Место литературного языка среди других форм существования языка Литературный язык и диалект

Специфика литературного языка, как уже отмечалось выше, наиболее ясно проявляется в противопоставлении другим формам существования языка. Если представить себе эти формы как мно­гочленный ряд сосуществующих компонентов, то крайние пози­ции, несмотря на многообразие конкретных ситуаций, занимают литературный язык и территориальный диалект. Противопоставленность этих двух форм обусловлена всей системой их разли­чительных признаков, из которых одни являются ведущими и безусловными, другие могут в определенных условиях, как это будет отмечено ниже, нейтрализоваться.

I. Диалект — территориально ограничен­ная форма существования языка.

В феодальную эпоху его границы соотнесены с границами фео­дальных территорий. Но и в других исторических условиях тер­риториальная ограниченность и связанность диалекта сохраняет силу, причем она выявляется наиболее полно в оппозиции лите­ратурному языку. Бесспорно, современные арабские диалекты являются прежде всего разговорным языком населения каждой арабской страны, но на них в последние десятилетия начинает создаваться значительная литература. Таким образом, они пред­ставляют собой иные и значительно более сложные языковые образования, чем диалекты средневековой Европы, однако терри­ториальная ограниченность и связанность современных арабских диалектов выступает, наряду с другими их особенностями, в противопоставленности арабскому литературному языку, единому и общему во всех арабских странах. Эта специфика диалекта со­храняется повсеместно также в эпоху формирования и развития национальных языков, хотя система строевых признаков диалек­та может размываться под влиянием литературного языка, осо­бенно там, где литературный язык обладает достаточным един­ством и регламентацией.

Литературный язык в противоположность диалекту не харак­теризуется столь интенсивной территориальной ограниченностью<508> и связанностью. Любой литературный язык имеет более или менее определенный наддиалектный ха­рактер. Это относится даже к эпохе столь интенсивного дро­бления, как эпоха феодализма. Так, во Франции XI—XII вв. в западных англо-нормано-анжуйских владениях формируется письменно-литературный язык в таких литературных образцах, как Песнь о Роланде, Паломничество Карла Великого, произве­дения Марии Французской. Хотя некоторая областная окраска отражается в фонетике и морфологии этих памятников, ни один из них нельзя признать принадлежащим какому-либо отдельному диалекту западной группы: нормандскому, франсийскому или какому-либо диалекту северо-западной или юго-западной подгруп­пы [23, 39]. Поэтому оказывается возможным лишь в самой общей форме приурочить локальные особенности в языке этих памятни­ков к разным диалектным группам того времени [23, 34].

Аналогичное явление наблюдается в большей или меньшей степени и в других литературных языках донационального пе­риода, точнее — до периода выработки единой литературной нормы или общенационального языкового стандарта. Так, в Германии, где феодальная раздробленность была особенно значительной и устойчивой и литературный язык выступал в нескольких област­ных вариантах, обладавших различиями не только в фонетико-графической системе, но и в лексическом составе, а отчасти и в морфологии, уже в памятниках литературного языка XII—XIII вв., как поэтических, так и прозаических, нет непосредственного отражения диалектной системы той области, к которой относится тот или иной памятник: прослеживается сознательный отбор, исключение узко-диалектных особенностей. В условиях сущест­вования письменной фиксации и (хотя ограниченных) торговых и культурных связей между отдельными территориями в Герма­нии начиная с XIII — XIV вв. происходило интенсивное взаи­модействие между сложившимися областными вариантами лите­ратурного языка. Даже Север страны, наиболее обособленный в языковом отношении, не оставался изолированным. Показатель­ным в этой связи является проникновение южных форм и южной лексики, нередко вытеснявших местные формы из литературного языка Средней Германии как на Западе в районе Кельна (ср. вытеснение локального -ng- под влиянием более общего -nd- в словах типа fingen ~ finden), Майнца (ср. также вытеснение средненемецких местоименных форм her 'он', цm 'ему' южными er, im), Франкфурта-на-Майне, так и на Востоке, в Тюрингии и Саксонии (ср. ту же систему местоимений). Любопытным следствием этих процессов являлись многочисленные региональные дублеты в языке одного и того же памятника; в средненемецких памятни­ках XIV в. местные biben 'дрожать', erdbibunge 'землетрясение', otmфotikeit 'смирение', burnen 'гореть', heubt 'голова', ужива­лись рядом с более южными pidmen, ertpidmen, dernuotikeit,<509> brennen. Сознательное подражание определенному варианту ли­тературного языка прослеживается уже в XIII в., когда большин­ство авторов стремились писать на языке, близком к закономер­ностям юго-западного варианта, поскольку юго-запад был тогда центром политической и культурной жизни Германии [15, 255—259].

Наддиалектный характер литературного языка эпохи феода­лизма связан и с особенностями системы стилей литературного языка, постепенно складывающейся уже в ту эпоху. Становление стилей философско-религиозной, научной, публицистической ли­тературы способствовало развитию пластов лексики, не сущест­вовавших в диалектах и обнаруживающих по преимуществу ин­тердиалектный характер. В ряде стран (западноевропейские стра­ны, славянские страны, многие страны Востока) становление этих специфичных для литературного языка стилей осуществляется под влиянием чужого литературного языка — в славянских Стра­нах под влиянием старославянского литературного языка, в За­падной Европе под влиянием латыни, на ближнем Востоке под влиянием арабского языка, в Японии под влиянием китайского языка и т. д. Это иноязычное влияние, в свою очередь, способст­вует обособлению литературных языков от территориальной свя­занности и ведет к формированию в их системе наддиалектных черт. Поэтому язык древнерусских памятников, хотя и отражал опре­деленные особенности диалектных областей, характеризовался многообразным смешением русских и старославянских элементов и тем самым не обладал той территориальной ограниченностью, которая характеризует диалект.

Наиболее полно эта черта литературного языка и тем самым наиболее полная его противопоставленность диалекту проявляют­ся в эпоху существования национального единства, когда офор­мляется единый общеобязательный стандарт. Но возможны и другие случаи, когда еще в донациональную эпоху древний пись­менный литературный язык настолько отдаляется от процесса развития живых диалектов, что оказывается изолированным от их территориального многообразия, как это было в арабских странах, в Китае и Японии [24], причем опора на архаичную традицию может происходить в разных исторических условиях и в разные периоды истории конкретных литературных языков. Так, средневековый китайский литературный язык VIII — ХII вв. в значительной степени опирался на книжные источники VII — II вв. до нашей эры, что способствовало его обособлению от разго­ворного языкового стиля [24, 43—44]; в совершенно иных усло­виях аналогичные закономерности характеризовали развитие чеш­ского языка XVIII в. (см. ниже).

II. Литературный язык противопоста­вляется диалекту и по общественным функциям, которые он осуществляет, а тем самым и по своим стилевым возможностям.<510>

С момента формирования литературного языка у того или ино­го народа за диалектом обычно остается сфера бытового общения. Литературный же язык потенциально может функционировать во всех сферах общественной жизни — в художественной литерату­ре, в государственном управлении, в школе и науке, в производстве и быту; на определенном этапе развития общества он стано­вится универсальным средством общения. Процесс этот сложен и многообразен, так как в нем помимо литературного языка и диа­лекта принимают участие промежуточные формы обиходно-раз­говорной речи (см. стр. 525—528).

В пределах рассмотрения различительных признаков литера­турного языка следует подчеркнуть многофункциональность и связанное с ней стилевое разнообразие литературного языка в отличие от диалекта. Бесспорно, эти качества обычно накапливают­ся литературным языком в процессе его развития, но существенна тенденция данной формы существования языка к многофунк­циональности, более того — само становление литературного язы­ка происходит в условиях выработки его функционально-стиле­вого разнообразия.

Функциональная нагрузка литературных языков неодинакова в разных исторических условиях, причем определяющую роль здесь играет уровень развития общества и общей культуры на­рода. Арабский древний литературный язык оформляется в VII— VIII вв. как язык поэзии, мусульманской религии, науки и шко­лы в результате высокого уровня развития, которого достигла тогда арабская культура. Стилевое многообразие древнегречес­кого литературного языка неразрывно связано с разными жанра­ми литературы (эпос, лирическая поэзия, театр), с процветанием науки и философии, с развитием ораторского искусства.

Иная картина наблюдается в Западной Европе. У истоков ли­тературных языков Западной Европы были поэтические и про­заические жанры художественной литературы, народный эпос; в Скандинавии и Ирландии выделяется, наряду со стилем эпиче­ской поэзии, прозаический стиль древних саг. К наддиалектному типу языка примыкал и язык древних рунических надписей (V—VIII вв.), так называемое руническое койнэ [25, 19—53]. XII—XIII вв.— период расцвета рыцарской лирики и рыцарско­го романа — дают высокие образцы провансальского, француз­ского, немецкого, испанского литературных языков. Но эти ли­тературные языки относительно поздно начинают обслуживать науку и образование, отчасти в результате заторможенного раз­вития науки, но главным образом вследствие того, что завоева­ние литературным языком других сфер общения тормозилось в западно-европейских странах длительным господством латыни в области права, религии, государственного управления, образо­вания и распространенностью в бытовом общении диалекта. Вытес­нение латыни и замена ее литературным языком данного народа<511> протекали во многом неодинаково в разных европейских странах.

В Германии с XIII в. немецкий язык проникает не только в дипломатическую переписку, в частно-правовые и государственные грамоты, но и в юриспруденцию. Крупные правовые памят­ники, Sachsenspiegel и Schwabenspiegel, пользовались огромной популярностью, о чем свидетельствует существование много­численных рукописных вариантов из разных областей Германии. Почти одновременно немецкий язык начинает завоевывать и сферу государственного управления⁴. Он господствует в имперской канцелярии Карла IV. Но латынь остается языком науки факти­чески до конца XVII века, она длительно господствует в универ­ситетском преподавании: еще в XVII в. чтение лекций на немец­ком языке встречало ожесточенное сопротивление. Определенному укреплению позиций латыни даже в некоторых литературных жанрах (драма) способствовала в Германии и эпоха Возрождения.

В Италии еще в XV в. в связи с общим направлением культу­ры эпохи Возрождения латынь оказывается единственным офи­циально признанным языком не только науки, но и художествен­ной литературы, и лишь столетие спустя итальянский литератур­ный язык постепенно завоевывает права гражданства как много­функциональный письменно-литературный язык. Во Франции ла­тынь употреблялась и в XVI в. не только в науке, но и в юрис­пруденции, в дипломатической переписке [6, 355], хотя уже Франциск I ввел французский язык в королевскую канцелярию.

Типологически близкие черты обнаруживает и функциониро­вание литературных языков в древней Руси, в Болгарии и Сер­бии. Так, например, развитие древнего русского литературного языка тоже происходило в условиях своеобразного двуязычия, поскольку область культа, науки и некоторые жанры литературы обслуживал старославянский язык [8]. До конца XVII в. этот чужой, хотя и близкородственный язык, противопоставлялся литературному языку на народной основе, т. е. русскому лите­ратурному языку в собственном смысле этого слова, поэтому упот­ребление русского литературного языка, его стилевое многооб­разие оказались ограниченными: он выступал лишь в деловой письменности, в таких памятниках, как «Русская Правда», и некоторых жанрах литературы (жития святых, летопись и неко­торые другие памятники). Только в начале XVIII в. обозначает­ся процесс разрушения двуязычия и как следствие этого — по­степенное функционально-стилевое обогащение литературного языка.

В большинстве литературных языков СССР черты универсаль­ного средства общения формируются только после Октябрьской<512> революции в результате завоевания литературным языком та­ких сфер, как государственное управление, наука, высшее об­разование. С этим связаны и изменения в системе функцио­нальных стилей этих языков, в составе их лексики (ср. формиро­вание общественно-политической и научной терминологии) и в синтаксических закономерностях [17]. Сказанное относится даже к языкам с длительной письменно-литературной традицией, как, например, грузинский, украинский, армянский, азербайд­жанский литературные языки.

Следовательно, и такие различительные признаки литератур­ного языка, как многофункциональность и связанное с ней сти­левое разнообразие, не являются чем-то абсолютным и стабиль­ным. Характер этой многофункциональности, темпы накопления в литературном языке тех признаков, которые превращают его в универсальное средство общения, зависят от исторических ус­ловий, в которых функционирует данный литературный язык, от предшествующей его истории.

В большинстве литературных языков позднее всего происхо­дит овладение сферой бытового общения, если вообще данный ли­тературный язык в процессе своего развития становится универ­сальным языком. Даже во Франции, где рано оформилось единст­во литературного языка, сфера устного общения сохраняла зна­чительные локальные особенности вплоть до XVIII в.⁵

В отличие от литературного языка, территориальный диалект типологически не знает многофункциональности и стилевого раз­нообразия, поскольку после выделения литературного языка ос­новная функция диалекта — служить средством общения в быту, в повседневной жизни, т. е. его «функциональный стиль» — раз­говорная речь. Так называемая литература на диалектах пред­ставляет собой чаще всего областные варианты литературного языка. Вопрос о том, как следует определить место литературы на диалектах в Италии, является спорным. В этой стране, в резуль­тате позднего национального объединения (1861 г.) в течение дли­тельного времени, наряду с общеитальянским литературным язы­ком, в каждой провинции процветал собственный диалект, по-видимому, не только в функции обиходно-разговорного средства общения у разных слоев населения [39, 73]. Обычно указывает­ся, что с XV—XVI вв. существовала региональная художест­венная литература и еще в конце XIX в. — начале XX в. в Генуе издавался рабочий журнал на местном диалекте [22, 133]. Однако действительно ли это литература на диалекте в собственном зна<513>чении этого слова, или это региональные варианты литературного языка, связанные с существующими областными и городскими койнэ, — решить в настоящее время трудно. Однако показатель­но, что один из крупнейших знатоков этого вопроса Б. Мильорини не отождествляет язык этой литературы с диалектом в собствен­ном смысле этого слова: первый он называет italiano regionale («региональный итальянский»), второй — dialetto lokale («локаль­ный, или территориальный диалект»), общеитальянский ли­тературный язык называется просто italiano «итальянский» [49, 81—83]. Еще более сложен вопрос об арабских диалектах, выс­тупающих как средство общения в разных арабских странах. Во всяком случае их статус иной, чем статус диалектов в узком зна­чении этого слова.

III. Характер распределения литератур­ного языка и диалекта по сферам коммуника­ции в известной степени связан с соотношением письменной и устной форм языка. Нередко можно встретить утверждение о пре­имущественной связи литературного языка с письменностью, об особой роли книжного стиля в развитии литературных языков⁶. В известной степени это положение справедливо. Обработанная форма большинства современных языков создавалась в вариан­тах книжно-письменных стилей и в художественной литературе; выработка единства и общеобязательности, т. е. оформление язы­кового стандарта, осуществляется часто раньше в письменной фор­ме языка, отличающейся вообще большей стабильностью, чем устная форма. Не только в таких странах, как Германия или Ита­лия, где длительное время единый литературный язык был свя­зан по преимуществу с письменностью, но и в других странах процессы нормализации, т. е. кодификации сознательно фикси­руемых норм, соотнесены на первых стадиях этого процесса преимущественно с письменным языком. Наряду с художествен­ной литературой в ряде стран (Россия, Франция, Германия) определяющую роль в этом процессе играл язык деловой пись­менности. К тому же в некоторых странах существуют литератур­ные языки, которые, будучи резко противопоставленными разго­ворному языку, представляют собой более древний, чем разго­ворный язык, тип того же языка и существуют фактически толь­ко в письменной форме; на Цейлоне сингалезский литературный язык существует только в письменной форме, сохраняя арха­ичный грамматический строй (флективный) и резко отличаясь от аналитического языка устной коммуникации; в Китае вэньянь являлся письменно-литературным языком, исторической<514> моделью которого был литературный язык средневекового Китая VIII—XII вв.; в Японии бунго — письменно-литературный язык, исторической моделью которого является литературный язык Японии XIII—XIV вв. [24], в Индии письменно-литературный санскрит сосуществует с живыми литературными языками; ана­логичная ситуация имеется отчасти в арабских странах, где ли­тературный язык, исторической моделью которого был класси­ческий арабский, представляет собой в основном книжно-пись­менный язык.

Однако рассмотренные выше отношения между литературным языком и письменной формой не являются универсальными и не могут быть включены в его общую типологическую характеристи­ку. Как уже отмечалось выше, существование устной разновид­ности литературного языка является столь же «нормальным» случаем, как и существование письменно-литературных языков. Более того, можно утверждать, что в определенные эпохи истории культуры обработанная форма языка, противопоставленная раз­говорному языку, существует преимущественно в устной разновид­ности (ср., например, греческий литературный язык эпохи Гомера). У многих народов литературный язык практически древнее письменности, как бы парадоксально это ни звучало, и в пись­менной форме фиксируется позднее то, что создавалось на устной разновидности литературного языка. Так было с языком эпиче­ских творений у разных народов Азии, Африки, Америки и Ев­ропы, с языком устного права, религии. Но и в более позднюю эпоху, в условиях существования письменности и наряду с раз­витием письменных стилей литературного языка, литературный язык нередко выступает в устной разновидности; ср. язык про­вансальских трубадуров XII в., немецких минезингеров и шпиль­манов XII—XIII .в. и т. д. С другой стороны, система стилей современных литературных языков включает не только письмен­ные стили, но и разговорный стиль, т. е. современные литератур­ные языки выступают и в устной форме. Статус литературно-раз­говорных стилей в разных странах неодинаков. Его конкурентами могут быть не только территориальные диалекты, но и разные про­межуточные формы существования языка, как обиходно-разго­ворный язык в Чехословакии, Umgangssprache в Германии, так называемый итальянизированный жаргон в Италии⁷. К тому же и книжные стили реализуются в устной форме (ср. язык официаль­ных выступлений — политических, научных и т. д.).

Поэтому соотношение письменной и устной формы в примене­нии к литературному языку и диалекту выражается не в том, что за каждым из них закрепляется только письменная или только<515> устная форма, а в том, что развитие книжно-письменных стилей, их многообразие характеризует только литературный язык, неза­висимо от того, является ли литературный язык единым или он реализуется в нескольких вариантах (см. ниже).

IV. Социальная база литературного языка — категория историческая, впрочем так же, как и тер­риториального диалекта; по преимуществу здесь ведущую роль играет общественный строй, при котором создавался тот или иной литературный язык и в условиях которого литературный язык функционирует. Под социальной базой понимаются, с одной сто­роны, социальная сфера использования литературного языка или других форм существования языка, т. е. какая общественная груп­па или группы являются носителями данной формы существования языка, а с другой — какие общественные слои принимают учас­тие в творческом процессе создания данной формы. Социальная база литературных языков определяется прежде всего тем, на ка­кую языковую практику опирается и чьим образцам следует ли­тературный язык в своем становлении и развитии.

В период расцвета феодализма в Европе развитие и функцио­нирование литературного языка было связано главным образом с рыцарской и клерикальной культурой, что обусловило опре­деленную ограниченность социальной базы литературного языка и известное его обособление от разговорного языка не только сель­ского, но и городского населения. Устная разновидность литера­турного языка была представлена образцами рыцарской поэзии со свойственным ей строгим отбором узкосословной тематики, с традиционными сюжетными штампами, определявшими и штам­пы языковые. В Германии, где рыцарская культура развивалась позднее, чем в других европейских странах, и где рыцарская поэ­зия была под сильнейшим влиянием французских образцов, язык этой поэзии был буквально наводнен заимствованиями из француз­ского языка: не только отдельными словами, впоследствии ис­чезнувшими из языка вместе с исчезновением рыцарской куль­туры (ср. chanзun 'песня', garзun 'мальчик', 'паж', schou 'радость', 'веселье', amie 'возлюбленная', rivier 'ручей', 'река' и т. д.), но и целыми оборотами. Этому стилю немецкого литературного языка противостояли два других функциональных стиля, связанных с книжно-письменной разновидностью немец­кого литературного языка XIII—XIV вв.: стиль клерикальной и стиль правовой литературы. Первый из них обнаруживает зна­чительное влияние латыни в лексике и особенно в синтаксисе (партиципиальные 'обороты, оборот вин. п. с инф.), второй — наиболее близок к разговорному языку. По-видимому, однако, в той устной форме литературного языка, которая была представ­лена церковной проповедью (ср., например, проповеди Бертольда Регенсбургского XIII в. или Гайлера фон Кайзерберга XV в.), обнаруживается сближение клерикально-книжного стиля и стиля<516> народно-разговорного как в лексических пластах, так и в синтак­сисе. Таким образом, можно определить не только социальную базу немецкого литературного языка XII—XIV вв., реализующего­ся в совокупности разных стилей, противостоящих обиходно-раз­говорному языку (представленному множеством территориальных диалектов), но и социальную обусловленность стилевой дифферен­циации в пределах самого литературного языка.

Характеризуя процессы развития литературных языков Китая и Японии, Н. И. Конрад писал, что общественная значимость средневекового литературного языка в этих странах «ограничи­вается определенными, сравнительно узкими, общественными сло­ями, главным образом,— господствующим классом» [24, 48]. Этим объяснялся и большой разрыв, который существовал между пись­менно-литературным и разговорным языком.

Во Франции уже с XIII в. складывается относительно единый письменно-литературный язык, вытесняющий другие письменно-литературные варианты. Указ Франциска I (1539 г.) о введении французского языка вместо латыни был вместе с тем направлен и против использования диалектов в канцелярской практике. Фран­цузские нормализаторы XVI—XVII вв. ориентировались на язык двора (см. деятельность Вожла во Франции.)

Если для средневековых литературных языков более или ме­нее типичным является их узкая социальная база, поскольку но­сителями этих языков были господствующие классы феодального общества, и литературные языки обслуживали культуру этих общественных группировок, что, естественно, отразилось преж­де всего на характере стилей литературного языка, то процесс формирования и развития национальных литературных языков характеризуется нарастанием тенденций к их демократизации, к расширению их социальной базы, к сближению книжно-пись­менных и народно-разговорных стилей⁸. В странах, где длитель­ное время господствовали средневековые письменно-литератур­ные языки, движение против них было связано с развитием нового господствующего класса — буржуазии. Складывание и оформле­ние так называемого «обычного» языка в Китае и Японии, в дальней­шем развивающегося в национальный литературный язык, со­отнесено с зарождением капиталистических отношений и ростом буржуазии [24]. Аналогичные социальные факторы действовали в странах Западной Европы, где формирование наций происхо­дило в условиях зарождающегося капитализма (см. ниже).

История литературных языков, смена типов литературного языка связаны с изменениями социальной базы литературного языка и через это звено — с процессами развития общественного<517> строя. Однако не всегда поступательный ход истории сопровож­дается обязательным расширением социальной базы литера­турного языка, его демократизацией. Многое в этом процессе за­висит от конкретных исторических условий. Интересны в этой связи изменения, происходившие в истории чешского литератур­ного языка. XVI в. — золотой век чешской литературы и чешского литературного языка, достигшего в этот период известного един­ства. В эпоху гуситских войн происходит определенная демо­кратизация литературного языка в отличие от узко сословного его характера в XIV—XV вв. [37, 38]. После подавления чешского восстания 1620 г. чешский язык в результате националистической политики Габсбургов фактически изгоняется из важнейших об­щественных сфер, в которых тогда господствуют латынь или не­мецкий язык. В 1781 г. немецкий язык становится государствен­ным языком. Национальное угнетение обусловило падение куль­туры чешского литературного языка, так как чешский язык упот­реблялся по преимуществу сельским населением, говорившим не на литературном языке [30, 15]. Возрождение литературного чешского языка происходило в конце XVIII — начале XIX в. в связи с ростом национально-освободительного движения, но деятели литературы и науки опирались при этом не на живой раз­говорный язык, а на язык литературы XVI в., далекий от разго­ворного языка разных слоев чешского народа. «Новый литератур­ный чешский язык, — писал Матезиус, — стал таким образом са­мым архаическим членом почетной семьи славянских языков и трагически отдалился от разговорного чешского языка» [48, 442]. В этих условиях социальная база литературного чешского языка в XIX в. оказалась более узкой, чем в эпоху гуситских войн.

Широта социальной базы территориального диалекта обрат­но пропорциональна широте социальной базы литературного язы­ка: чем уже социальная база литературного языка, чем более сос­ловно ограниченную языковую практику она воплощает, тем шире социальная база нелитературных форм существования языка, в том числе и территориального диалекта. Широ­кое распространение диалектов в Италии XIX—XX вв. противо­стоит ограниченности социальной базы литературного языка; в арабских странах ограниченная социальная база литературного языка уже в Х в. способствовала широкому развитию диалектов [4, 164]; в Германии XIV—XV вв. преимущественная связь не­мецкого литературного языка с книжно-письменными стилями обусловила его употребление только среди общественных групп, владевших грамотой на немецком языке, поскольку же грамот­ность тогда была привилегией духовенства, городской интелли­генции, в том числе деятелей имперских, княжеских и городских канцелярий, отчасти дворянства, представители которого были не­редко малограмотными, то основная масса городского и сельского населения оставалась носителем территориальных диалектов.<518>

В последующие века соотношение меняется. Диалект вытесняется в результате наступления литературного языка и разных типов областных койнэ или интердиалектов (см. ниже), причем наиболее прочные позиции он сохраняет в сельской местности, особенно в более отдаленных от крупных центров населенных пунктах.

Устойчивость диалекта дифференцирована и среди разных воз­растных групп населения. Обычно старшее поколение остается верным территориальному диалекту, тогда как младшее поколе­ние является по преимуществу носителем областных койнэ. В ус­ловиях существования стандартизованных литературных языков соотношение социальной базы литературного языка и диалекта представляет собой весьма сложную картину, так как определяю­щими социальную базу факторами являются не только дифферен­циация жителей города и деревни, но также возрастной и обра­зовательный ценз.

Многочисленные работы, выполненные в последние деся­тилетия на материале разных языков, показали примерно однотип­ную социальную стратификацию литературных и нелитератур­ных форм в тех странах, где территориальный диалект сохраняет значительные строевые отличия от литературного языка и где относительно ограничена роль языкового стандарта⁹.

Весьма существенно также наличие даже в современных усло­виях в разных странах своеобразного двуязычия, когда владею­щий литературным языком и употребляющий его в официальных сферах общения использует диалект в быту, как это наблюдалось в Италии, Германии, в арабских странах. Социальная стратифи­кация тем самым перекрещивается со стратификацией по сферам общения. Употребление литературного языка в быту восприни­мается в некоторых частях Норвегии как известная аффектация. Это явление характерно не только для современных языковых отношений: всюду, где функциональная система литературного язы­ка была ограничена книжными стилями, диалект оказывался наиболее распространенным средством устного общения, конку­рируя первоначально не с устно-разговорными стилями литера­турного языка, которые тогда еще не существовали, а с обиход­но-разговорными койнэ, последние оформляются на определенном этапе развития общества и связаны по преимуществу с ростом городской культуры. По-видимому, типологически устно-разговор­ные стили литературного языка развиваются на более позднем историческом этапе, чем обиходно-разговорное койнэ; те социаль­ные слои, которые использовали литературный язык в таких об<519>щественных сферах, как государственное управление, религия, художественная литература, в быту ранее применяли либо диа­лект, который в этих условиях обладал положением региональ­но ограниченного, но социально общенародного средства общения, либо региональные койнэ.

V. Поскольку литературный язык, в каких бы исторических разновидностях он ни выступал, всегда является единственной обработанной формой существования языка, противопоставленной необработанным формам, специфика литературно­го языка, как уже отмечалось выше, связана с опре­деленным отбором и относительной рег­ламентацией. Ни территориальному диалекту, ни проме­жуточным между территориальным диалектом и литературным языком формам подобный отбор и регламентация не свойственны. Следует подчеркнуть, что наличие отбора и относительной регла­ментации еще не означает существования стандартизации и ко­дификации строгих норм. Поэтому нельзя безоговорочно принять утверждение, высказанное А. В. Исаченко (см. стр. 505), что лите­ратурный язык противопоставляется другим формам существова­ния языка как нормированный языковый тип ненормированному. Возражения вызывает как форма данного утверждения, так и его содержание. Норма, хотя и не осознанная и не получившая ко­дификации, но делающая возможным беспрепятственное общение, свойственна и диалекту, вследствие этого вряд ли здесь возможно принимать противопоставление нормированного типа языка не­нормированному типу. Ненормированность, определенная зыб­кость характеризует скорее разные интердиалекты о которых подробно см. ниже). С другой стороны, если под нормированным ти­пом понимать наличие последовательной кодификации осознанных норм, т. е. наличие нормализационных процессов, то эти процессы развиваются только в определенных исторических условиях, ча­ще всего в национальную эпоху, хотя возможны и исключения (ср. систему нормативов, представленную в грамматике Панини), и характеризуют только определенную разновидность литератур­ного языка (см. ниже). Отбор же и связанная с ним относительная регламентация языка предшествуют нормализационным процес­сам. Отбор и регламентация выражаются в стилистических норма­тивах, столь специфичных для языка эпоса, в использовании определенных лексических пластов, что характерно также для языка эпической поэзии у разных народов. Весьма интенсивны эти процессы в языке рыцарской поэзии Западной Европы, где оформляется своеобразный пласт сословной лексики. Общим для языка рыцарской поэзии является и стремление избежать употребления бытовой лексики и разговорных оборотов. Факти­чески те же тенденции обозначаются в древних литературных языках Китая и Японии, в арабских странах, в узбекском пись­менном литературном языке; строгий отбор и регламентацию об<520>наруживает и древнегрузинский литературный язык (памятники c V в. н. э.), достигающий высокой степени обработанности. Одним из проявлений этого отбора является и включение определенного пласта заимствованной книжной лексики.

Отбор и относительная регламентация характеризуют, однако, не только лексику литературного языка. Преобладание в опре­деленные периоды истории многих литературных языков книжно-письменных стилей является одним из стимулов осуществления отбора и регламентаций в синтаксисе и фонетико-орфографических системах. Синтаксическая неорганизованность, свойствен­ная спонтанной разговорной речи, преодолевается в литератур­ных языках путем постепенного оформления организованного синтаксического целого. Модели книжно-письменных и разговор­ных синтаксических структур сосуществуют в языковой системе: это прежде всего относится к оформлению сложного синтаксиче­ского целого, но может касаться и других структур. Литератур­ный язык является не только творческим фактором создания новых синтаксических моделей, связанных с системой книжно-письмен­ных стилей, но и осуществляет их отбор из имеющегося синтакси­ческого инвентаря и тем самым относительную регламента­цию.

В отличие от эпохи существования в литературном языке строгой последовательной кодификации, в донациональный пе­риод в нем преобладает, несмотря на отбор, возможность относи­тельно широкой вариативности (см. гл. «Норма»).

В донациональный период отбор и относительная регламен­тация четко прослеживаются в тех случаях, когда литературный язык объединяет черты нескольких диалектных районов, что наб­людается особенно ясно в истории нидерландского языка XIII— XV вв., где происходила смена ведущих областных вариантов литературного языка: в XIII—XIV вв. в связи с экономическим и политическим расцветом Фландрии центром развития литера­турного языка становятся сначала ее западные, а затем восточные районы. Западно-фламандский вариант литературного языка сме­няется в этой связи в XIV в. восточно-фламандским вариантом, отличающимся значительно большей нивелировкой местных осо­бенностей. В XV в., когда ведущую политическую, экономичес­кую и культурную роль начинает играть Брабант с центрами в Брюсселе и Антверпене, здесь развивается новый вариант ре­гионального литературного языка, сочетавшего традиции более старого фламандского литературного языка и обобщенные черты местного диалекта, достигая известной унификации [26]. Подоб­ное объединение разных областных традиций литературного язы­ка реализуется только в результате отбора и более или менее осоз­нанной регламентации, хотя и не получившей кодификации. Частично и развитие литературных языков осуществляется в связи с изменением принципа отбора. Характеризуя процессы развития<521> русского литературного языка, Р. И. Аванесов писал, в частно­сти, о фонетической системе: «Фонетическая система литератур­ного языка развивается путем отбрасывания одних вариантов того или иного звена и замены их другими вариантами» [1, 17], но процесс этот обусловлен определенным отбором, вследствие чего далеко не все новые фонетические явления, характеризующие раз­витие диалекта, получают отражение в литературном языке.

В связи с тем, что отбор и регламентация являются важнейши­ми различительными признаками литературных языков, некото­рыми учеными выдвигалось положение о том, что литературному языку, в отличие от «общенародного языка» (о понятии «об­щенародный язык» см. дальше), внутреннее развитие свойственно не на всех уровнях его системы. Так, например, развитие фонети­ческой и морфологической подсистем осуществляется, согласно этой концепции, за пределами «литературного языка». «Внутрен­ние законы развития,— писал Р. И. Аванесов,— присущи лите­ратурному языку прежде всего в таких сферах, как обогащение словаря, в частности — словообразование, синтаксис, семантика» [1, 17]. В этой связи он приходит к общему выводу, что не внутреннее развитие, но отбор и регламентация характеризуют в первую очередь литературный язык. Такое обобщенное утверждение нуж­дается в некоторых критических замечаниях.

Бесспорно, как уже неоднократно отмечалось в данной работе, именно отбор и относительная регламентация являются наибо­лее общими, можно сказать, типологическими признаками ли­тературных языков. Но вряд ли следует их противопоставлять внутренним законам развития. Поэтому в целом справедливое за­мечание Р. И. Аванесова, что в применении к фонетической систе­ме в литературном языке господствует отбор, но не органическое развитие, требует известных оговорок. Действительно, в тех случаях, когда изменение фонетической системы осуществляется, казалось бы, независимо от узуса разговорного языка, положение это не сохраняет силу. Так, например, акцентологическая система немецкого языка претерпела значительные изменения в связи с включением иноязычной лексики преимущественно книжного происхождения, т. е. лексики, функционирующей первоначаль­но только в литературном языке. Если в отношении древних пе­риодов истории акцентный тип немецкого языка может быть оха­рактеризован как обладающий ударением, закрепленным за пер­вым слогом, то появление продуктивных лексических групп с ударением на конце слова, например, глаголов на -ieren (типа spazieren), образованных по французской глагольной модели, делает подобную характеристику неточной. Однако бесспорно, что в при­менении к единицам других языковых уровней, включая и мор­фологическую подсистему, специфические структурные черты литературного языка проявляются более сильно. В частности, в немецком языке оформление специальной формы буд. вр. с<522> werden, а также второго буд. вр., парадигмы кондиционалиса и инфинитива перфекта действ. и страд. залогов происходило преимущественно в литературном языке. В финском языке некоторые формы пассива (пассив с глаголом быть) оформляются, по-видимому, под влиянием шведского языка и связаны по преимуществу с книжно-письменной традицией.

Нормализационные процессы и кодификация — различительные признаки главным образом национальных литературных языков — подготавливаются в предыдущие периоды менее строгим, менее последовательным, менее осознанным отбором и регламентацией, сосуществующими с широкой вариативностью. Допустимость вариантов сосуществует с нормой и в национальный период истории языков, но в донациональный период само понятие нормы было более широким, допускающим иной диапазон варьирования.

VI. Соотношение литературного языка и диалекта — степень их близости и расхождения перекрещивается с соотношением литературного языка и разговорных форм общения. Очевидно, что максимальным является расхождение между старыми письменно-литературными языками (в тех случаях, когда они продолжают функционировать наряду с развивающимися новыми литературными языками) и диалектами, как это имело место, в частности, в Китае, Японии, арабских странах и т. д. Однако и в других исторических условиях в тех странах, где имеется значительная диалектная дробность и относительно устойчивы позиции диалекта, расхождения между отдельными диалектами и литературным языком могут быть довольно значительны. Так, в Норвегии один из вариантов литературного языка bokmеl (см. ниже) отличается от диалекта не только в фонетической системе, но и в других аспектах языкового строя: сопоставление северо-норвежского диалекта Rana mеlet на берегу Рана-фьорда с riksmеl или bokmеl обнаруживает, например, следующие особенности: мн. ч. существительных типа haest 'лошадь' имеет в диалекте окончание -а, в bokmеl -er; наст. вр. глагола 'приходить' в диалекте — gaem, в bokmеl — komer; местоим. 'я' в диалекте — eg, в bokmеl — je; вопр. местоим. 'кто', 'что' в диалекте — kem, ke, в bokmеl — vem, kem è ò.ä. [45, 27-37].

При определении степени расхождения литературного языка и диалекта необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что ряд строевых элементов характеризует исключительно литературный язык. Это относится не только к определенным пластам лексики, включая ее иноязычный пласт, политическую и научную терминологию и т. д., но и к строевым элементам морфологии и синтаксиса (см. стр. 522).

Литературный язык в некоторых случаях оказывается архаичнее диалекта. Так, в русском литературном языке стойко удержива<523>ется система трех родов во всей именной парадигме, в диалектно окрашенной речи ср. р. вытесняется формами женск. р. (ср. моя красивая платье). В немецком литературном языке сохраняется форма род. п., тогда как в диалектах она давно стала неупотреби­тельной и т. п. Но вместе с тем диалект нередко сохраняет исчез­нувшие в литературном языке элементы.

Существенно и то обстоятельство, что разные территориальные диалекты одного и того же языка обнаруживают разную степень близости к литературному языку: в Италии диалекты Тосканы были ближе к общему литературному языку, чем диалекты других областей, что связано с процессами формирования итальянского литературного языка; во Франции эпохи формирования единства литературного языка наиболее близок к нему был франсийский диалект, послуживший основой формирования литературного язы­ка; в Китае выделяется в этом отношении северный диалект и т. д.

В этой связи отмечается и близость территориальных диалектов к тем областным вариантам литературных языков (по преимуще­ству в феодальную эпоху), которые связаны с языковыми особенностями определенных диалектных территорий. В примене­нии к русскому языку выделялись литературно-письменные тра­диции Киева, Новгорода, Рязани, Пскова, Москвы. Г. О. Вино­кур поэтому указывал даже, что «язык древнерусской письмен­ности, какими бы стилистическими приметами он ни отличался, это в принципе язык диалектный» [11, 67]. Не соглашаясь с дан­ной формулировкой, поскольку в принципе именно стилистичес­кие приметы, сочетание старославянской и русской языковых стихий обусловили наддиалектный характер языка древнерусских памятников, отмечаем, однако, безусловно большую близость этих вариантов письменно-литературного языка к характерным особенностям соответствующих диалектных областей.

С вопросом о соотношении строевых признаков литературного языка и диалекта тесно связана проблема диалектной базы нацио­нальных литературных языков. Не останавливаясь здесь на этом вопросе, поскольку он рассматривается подробнее в других раз­делах, отметим лишь, что, как показывает материал из истории разных языков, процесс формирования единого литературного языка национального периода настолько сложен, столь специфичны закономерности этого процесса по сравнению с жизнью террито­риального диалекта и столь многообразны формы сочетания в этом процессе особенностей разговорных койнэ определенной террито­рии (а не просто диалекта) и особенностей разных перекрещиваю­щихся традиций книжного языка, что в истории литературных языков с длительной письменной традицией редко единая норма литературного языка является кодификацией системы диалектных признаков одной какой-либо местности. Это отмечали в исследо­ваниях по материалу разных языков многие авторы (см., напри­мер, [15, 26]), наиболее последовательно эту точку зрения развивал<524> на материале русского языка Ф. П. Филин [34]. P. А. Будагов в этой связи выделяет два пути развития литературного языка на базе диалекта: либо один из диалектов (чаще столичный или сто­личный в перспективе) превращается в основу литературного языка, либо литературный язык впитывает в себя элементы раз­ных диалектов, подвергая их определенной обработке и переплав­ляя в новую систему [6, 287]. В качестве примеров первого пути приводится Франция, Испания, а также Англия и Нидерланды, в качестве примеров второго пути — Италия, Словакия. Однако в условиях имевшейся смены диалектной базы и взаимодействия разных письменно-литературных традиций вряд ли английский и нидерландский литературные языки являются подходящими ил­люстрациями для первого пути, так как здесь именно происхо­дило «поглощение литературным языком элементов разных диа­лектов», которые подвергались обработке и переплавлялись в но­вую систему. Сомнение вызывает и вопрос о том, в какой степени городские койнэ (Парижа, Лондона, Москвы, Ташкента, Токио и т. д.) могут рассматриваться как территориальные диалекты в собственном смысле этого слова. Во всяком случае в применении к говору Москвы, Лондона, Ташкента их интердиалектный ха­рактер представляется весьма вероятным [29, 133—142; 34, 27; 40, 91—121]. По-видимому, в большинстве случаев для процессов формирования единых норм литературных языков определяющую роль играла не система строевых признаков территориальных ди­алектов, а городские койнэ, обладающие в большей или меньшей степени интердиалектным характером.

Иные отношения между литературным языком и диалектом существуют в истории формирования младописьменных языков. Здесь связь с «опорным» территориальным диалектом значитель­но более непосредственная и прямолинейная: ср. осетинский ли­тературный язык, сложившийся на базе иронского диалекта, или чеченский литературный язык, с так называемым «плоскостным» опорным диалектом и т. д. Обращает на себя внимание, од­нако, тот факт, что в становлении младописьменного аварского литературного языка определенную роль играл «болмац», свое­образный интердиалект или обиходно-разговорное койнэ [27, 5].

Литературный язык и разновидности обиходно-разговорных форм существования языка (городские и областные койнэ, разные типы интердиалектов)

Литературный язык, выступая как единственная обработан­ная форма, противостоит не только территориальным диалектам, но и разным типам обиходно-разговорной речи, не входящим в систему функциональных стилей литературного языка. Эти типы обиходно-разговорной речи занимают промежуточное положение<525> между диалектом и литературным языком. Подобно территори­альному диалекту, они представляют собой необработанную форму языка; подобно диалекту, многие из них представляют собой региональные образования. Но в отличие от диалекта все разновидности обиходно-разговорной речи являются не узко-ло­кальными образованиями: они выступают в качестве устной формы общения либо на территории распространения нескольких диа­лектов в функции областного, но интердиалектного койнэ, либо являются городскими койнэ, сложившимися в результате взаимо­действия нескольких диалектных стихий, либо, наконец, исполь­зуются в функции регионально-неограниченного средства устного общения, конкурируя тем самым с устной формой литератур­ного языка. Во всех случаях они противостоят диалектной дроб­ности и функционируют как наддиалектные или интердиалектные образования большего или меньшего диапазона. Эта специфика характерна как для dialetto regionale в Италии, так и для раз­новидностей Umgangssprache в Германии, для чешского обиход­но-разговорного языка и т. д.

Формирование этих наддиалектных образований обычно яв­ляется результатом процессов концентрации и взаимодействия диалектов либо в рамках всей территории, либо в пределах из­вестных областей. Этим объясняется тот факт, что в истории мно­гих литературных языков становление единого общеобязательного стандарта в большей или меньшей степени связано с областными или городскими койнэ, поскольку в них реализовались началь­ные этапы развития обобщенного наддиалектного типа. Обраща­лось внимание на то, что определяющую роль в становлении еди­ной системы русского языка сыграло московское городское койнэ. Ф. П. Филин отмечал в этой связи, что еще в феодальную эпоху в крупных городских центрах образовались междиалектные койнэ, являвшиеся результатом взаимодействия нескольких диа­лектных систем. Московское городское койнэ сложилось на базе северо-великорусских и южно-великорусских диалектов, как один из средне-великорусских переходных говоров [34, 27—29]. Ана­логичные процессы выделял Н. И. Конрад в применении к форми­рованию единых литературных языков в Японии и Китае: в Япо­нии в конце XVI — начале XVII в. обнаруживаются следы област­ного койнэ в двух важнейших диалектных системах — западно-японской и восточно-японской; в Китае, в свою очередь, проис­ходило сложение нескольких областных койнэ, в том числе и в группе северных диалектов. Язык города Эдо, ставший основой формирования единого литературного языка, представлял собой одну из реализаций восточно-японского койнэ, так же как язык Пекина, сыгравший аналогичную роль в развитии китайского язы­кового стандарта, представляя собой реализацию северно-ки­тайского койнэ [24, 22—24]. Фактически таким же междиалект<526>ным койнэ, сложившимся в результате взаимодействия двух диа­лектных систем, был и язык Лондона.

Городское койнэ представляет собой одну из разновидностей интердиалектной региональной обиходно-разговорной речи, воз­никающей на определенных этапах развития народа как средство общения среди носителей нескольких диалектов. Существуют также областные койнэ, не связанные с определенным городским центром (ср. аварский «болмац»). В Германии XV—XVI вв. оформляются несколько таких койнэ; к этому типу следует отнести, в частности, и тот. обиходно-разговорный язык восточно-средней Германии, ко­торый включился в основу единого немецкого литературного язы­ка¹⁰. Регионально слабо ограниченный тип обиходно-разговорной речи представлен чешским обиходно-разговорным койнэ¹¹.

В таких языках, как русский или французский, наряду с уст­ными стилями литературного языка существуют нелитературные стили обиходно-разговорной речи, так называемое просторечие. Отличие этих стилей заключается в использовании нелитератур­ных пластов лексики и относительно свободных синтаксических построений. Ср. совр. русск. пока, зажиться, брешешь, смотаться, погодка у нас нормальная, облаять, не замотайте мою книгу и т. д. Соотношение этих нелитературных стилей и стилей литературного языка меняется в результате определенных общественных сдви­гов. Во Франции еще в XIX в. различия были очень определен­ными и четкими, в настоящее время в результате известного опро­щения стилей литературного языка просторечные элементы от­носительно легко проникают в литературный язык. Значительно интенсивнее этот процесс в русском языке, где после Октябрьской революции меняется соотношение устных стилей литературного языка и просторечия в сторону их сближения [12, 19]. Отличием чешского обиходно-разговорного койнэ является наличие строевых особенностей не только в лексике, фразеологии и синтаксисе (как это имеет место в русском или французском языках), но и в фонетике и морфологии. Это объясняется тем, что соотношение уст­ной формы русского литературного языка и обиходно-разговорных форм общения — соотношение стилевое, так же как и во французском языке, тогда как в чешском это соотношение не только стилевое, но и структурное, охватывающее все языковые уровни: ср. сохране<527>ние в системе форм литературного языка различий по родам у прил. местоим. и прич. в им. пад. мн. ч. и наличие одной формы в обиходно-разговорном койнэ для всех трех родов; полные прил. ж. р., а также притяж. местоим. имеют в обиходно-разговорном койнэ иные окончания, чем в литературном языке; особенностью койнэ являются и формы твор. п. на-ma (rukama, lidma), формы прош. вр. (без ł), протетическое v перед начальным о (vokno) и т. д. [30, 11; 37, 37]. Чешская обиходно-разговорная речь и функционально отличается от нелитературных форм коммуника­ции русского и французского языков, поскольку за ней закрепле­на значительно более емкая сфера общения и она употребляется не только не владеющими литературным языком людьми, но и на собраниях, не имеющих официального характера, даже в спе­циальных дискуссиях, в обычном разговоре (в речи, например, преподавателей Карлова университета) и т. д.

В литературе обращалось внимание на особую зыбкость гра­ниц, отделяющих обиходно-разговорные койнэ от литературного языка, особенно от его устно-разговорных стилей [50, 18]; вмес­те с тем и диалектные формы проникают относительно легко в обиходно-разговорную речь, что создает максимально открытый характер этой структуры, неопределенность границ ее варьирования. В отношении различных областных и городских койнэ, существующих, например, в современном немецком языке и пред­ставляющих собой переходные образования от диалекта к лите­ратурному языку с разной степенью региональной ограничен­ности, можно даже утверждать отсутствие системы твердых правил или норм, отграничивающих данные образования от диалекта и литературного языка. Иными словами, если и диалекту и литературному языку свойственна своя система правил или норм, то обиходно-разговорные койнэ характеризуются таким диапазоном варьирования, который ставит под сомнение сущест­вование здесь своей системы правил или норм.

Как функциональное, так и строевое соотношение литератур­ного языка и обиходно-разговорного койнэ зависят от многих фак­торов, прежде всего — от степени поливалентности литературного языка (с этим связано наличие или отсутствие устно-разговорных стилей литературного языка) и от большей или меньшей регио­нальной ограниченности обиходно-разговорного койнэ. В эпоху существования высокоразвитых национальных литературных язы­ков весьма распространенным является сосуществование в уст­ном общении в качестве наддиалектных образований устно-раз­говорной формы литературного языка и обиходно-разговорных койнэ, как это наблюдается, в частности, в Италии, Чехословакии, Германии. Другое положение имелось в донациональную эпоху в Китае и Японии, когда древние литературные языки обслужи­вали только письменные формы общения, а «обычный» язык, т. е. обиходно-разговорные койнэ, существовавшие сначала только<528> в устной форме, постепенно начал завоевывать сферы влияния древних письменных языков.

Исторически социальная база обиходно-разговорных койнэ по преимуществу представлена населением городов, где происхо­дило особенно интенсивное взаимодействие разных диалектных стихий и как следствие — нивелировка резких диалектных отли­чий. Как показывают более поздние исследования на материале языковых отношений разных стран, нередко носители локальных диалектов в узком смысле этого слова прибегают в общении с но­сителями других диалектов к обиходно-разговорным койнэ. Де­лались попытки разграничить общественные функции диалекта и разных типов обиходно-разговорных койнэ, но вопрос этот слиш­ком мало исследован, к тому же до сих пор обращалось недоста­точно внимания на отграничение диалекта в узком значении этого слова и разновидностей обиходно-разговорных койнэ. В качестве общего наблюдения можно отметить, что для носителя диалекта обиходно-разговорные койнэ представляют собой социально более высокий языковый тип, его употребляют не в домашней, а в об­щественной сфере — на работе, на собраниях и т. д., напротив для носителей литературного языка характерно преимуществен­ное использование обиходно-разговорных койнэ именно в домашней обстановке, в быту.

Что касается современных литературных языков, то в качест­ве общей тенденции в их соотношении с нелитературными формами можно выделить демократизацию устных стилей литературных языков в связистом, что из языкового средства общения, исполь­зовавшегося ограниченными слоями общества, они все больше пре­вращаются в общенародное средство коммуникации. Особенно интенсивно этот процесс осуществляется в социалистических стра­нах.

Необходимо остановить внимание на самом термине «общена­родный язык». Термин этот стал особенно популярным в ходе линг­вистической дискуссии, прошедшей в 1950 г., однако он крайне расплывчат, поскольку применяется к разным понятиям: в од­них случаях им фактически обозначаются те формы языковой ком­муникации, которые противопоставляются литературному языку или литературным языкам и используются всеми слоями или классами общества (ср., например, [1]), в других — некая сум­ма строевых элементов, общих для разных диалектов данного язы­ка. Иными словами, в одном случае термин этот приписывается реальной конкретной форме существования языка, в другом — определенной совокупности языковых черт, некоему инвари­анту строевых признаков. Нам представляется использование данного термина со вторым значением не очень удачным. Но и применение этого термина к определенным формам существования языка требует разъяснения. «Общенародный» в применении к языку может означать а) ис<529>пользуемый всеми слоями общества, но не каким-то одним опре­деленным слоем и б) используемый на всей территории данного народа. Насколько существенно такое разграничение, видно хо­тя бы из того, что, например, в условиях феодальной Европы диалект в ряде стран был, по-видимому, средством коммуникации разных слоев общества, т. е. не был социально ограничен, но тер­риториально ограниченность его была максимальной; с другой сто­роны, во Франции XVII в. письменно-литературный язык стал единым и был распространен на всей территории французского ко­ролевства, но вследствие того, что в эту эпоху еще 96% населе­ния Франции было неграмотным [6, 291], литературным языком владел лишь ограниченный слой привилегированных. Если же под «общенародным языком» понимать такую форму существова­ния языка, которая употребляется на всей территории данного народа и всеми общественными слоями, то такой формой ока­зываются по преимуществу высокоразвитые национальные ли­тературные языки, особенно в условиях социалистических госу­дарств. Иными словами, противопоставление литературный язык ~ общенародный язык не отражает адекватно языковые отношения ни в ту эпоху, когда средством массовой коммуника­ции был диалект, ни в современных национальных государствах, когда литературный язык приобретает качество универсального средства общения.