Природа слова

В лингвистической, философской и психологической литера­туре широко распространено мнение о том, что слово выражает понятие.

Поскольку понятие по сравнению с другими формами позна­ния действительности, как, например, ощущением, восприятием и представлением, является его наиболее отвлеченной формой, то вряд ли можно было бы сомневаться в правильности утвержде­ния о том, что слово выражает понятие. Однако вся беда состоит в том, что сущность понятия понимается по-разному.

В учебниках нередко можно встретить определение понятия как мысли о предмете, отображающей его существенные призна­ки. «Понятие,— замечает Н. И. Кондаков,— это высшая форма мысли, в которой отображается сущность предмета или класса предмета» [33, 274]. «Для того, чтобы глубоко знать предмет, на­до отыскать его существенные признаки. Отобразить в нашей мыс­ли существенные признаки предмета — значит понять предмет. Поэтому та форма мысли, в которой обозначаются эти признаки, и называется понятием» [33, 275]. В этом определении неправо­мерно смешаны два момента — понятие существенных признаков и понятие сущности самого предмета. Древний египтянин, жив­ший примерно шесть тысяч лет тому назад, несомненно знал неко­торые существенные признаки луны, позволяющие ему отличить ее от других явлений и предметов, но это далеко не значит, что он знал ее сущность.

Понятие, по мнению И. В. Копнина, является отражением всеобщего и существенного в предмете, оно — особая форма суж­дения, посредством которого постигаются закономерности раз­вития предмета [34, 11].

Е. К. Войшвилло справедливо замечает, что в подобных опре­делениях понятие не отграничивается от множества других форм мысли, в частности от суждения [10, 102]. Между тем многие фи­лософы определяют понятие как одну из основных форм мышле­ния, отличную от других форм, скажем, от суждения и умозаклю­чения.<46>

В. Ф. Асмус не называет понятие особой формой суждения, но склонен максимально ограничить объем его содержания. Стремление включить в состав понятия все признаки (соответст­вующего) предмета, по мнению В. Ф. Асмуса, не только совершен­но неосуществимо, но с логической точки зрения совершенно бес­смысленно. Для задач практической жизни и для научного поз­нания достаточно, если из всего огромного множества свойств пред­мета мысль наша выделит некоторые из этих свойств таким образом, что каждый из признаков, отличающих эти свойства, отдельно взятый, окажется совершенно необходимым, а все признаки, взя­тые вместе, окажутся совершенно достаточными для того, чтобы при их помощи отличить данный предмет от всех других, познать данный предмет по какой-то стороне его содержания. Такая группа признаков называется группой существенных признаков, а мысль о предмете, выделяющая в нем существенные признаки, называется понятием [1, 32].

Во всех вышеприведенных высказываниях понятию приписы­валось довольно узкое содержание, ограниченное указанием на существенные признаки. Однако можно встретить и такие опре­деления понятия, где его содержание является напротив, доволь­но широким. «Понятие в марксистском понимании,— заявляет М. М. Розенталь,— есть итог, результат обобщения явлений, их свойств, признаков, закономерных связей» [53, 205].

Вместе с тем следует отметить, что уже давно наметилось дру­гое направление, сущностью которого является стремление най­ти у слова разные функции, зависящие от нетождественности са­мих понятий, выражаемых словом.

А. А. Потебня различал так называемые ближайшее и даль­нейшее значение слова. «... Под значением слова,— отмечает А. А. Потебня,— разумеются две различные вещи, из коих од­ну, подлежащую ведению языкознания, назовем ближайшим, другую, составляющую предмет других наук,— дальнейшим зна­чением слова. Только одно ближайшее значение составляет дей­ствительное содержание мысли во время произнесения слова. Когда я говорю «сижу за столом», я не имею в мысли совокупности различных признаков сидения, стола, пространственного отно­шения «за» и пр. Такая совокупность, или понятие, может быть передумана лишь в течение ряда мгновений, посредством ряда умственных усилий и для выражения своего потребует много слов. Ближайшее, или формальное, значение слов, вместе с представле­нием, делает возможным то, что говорящий и слушающий понимают друг друга». В говорящем и слушающем, замечает А. А. Потебня, чувственные восприятия различны в силу различия органов чувств, ограничиваемого лишь родовым сходством между людьми. Еще более различны в них комбинации этих восприятий, так что ког­да один говорит, например, это береза 'дерево', то для другого вещественное значение этих слов совсем иное. Оба они думают<47> при этом о различных вещах, но так, что мысли их имеют общую точку соприкосновения: представление (если оно есть) и формаль­ное значение слова. Общее между говорящими слушающим обуслов­лено их принадлежностью к одному и тому же народу. Другими словами: ближайшее значение слова народно, между тем даль­нейшее, у каждого различное по качеству и количеству элемен­тов,—лично [46, 19—20].

Фактически А. А. Потебня пытался разграничить узкое и ши­рокое понятие. В дальнейшем эта мысль неоднократно повторя­лась разными исследователями, только в ином терминологиче­ском выражении.

Так, например, Л. Г. Воронин предлагает различать смысло­вое значение слова и понятие. Смысловое значение слова — это такое его выражение, при котором в слове выражается совокупность любых признаков предмета или явления. Понятие же есть отражение определенной совокупности общих и существенных признаков предмета [11, 14]. Нетрудно заметить, что в этой фор­мулировке смысловое значение — это сумма знаний о данном предмете или широкое понятие. Узкое понятие получает название понятия вообще.

По мнению Л. Г. Воронина, значение слова складывается из двух основных отношений к действительности: обозначения предмета и отражения предмета. При одном и том же язы­ковом способе обозначения предмета отражение предмета может быть различным. И наоборот, при одном и том же отражении пред­мета способы его обозначения могут сильно различаться. Обозна­чение словом предмета в данном языке, как правило, постоянно во все периоды употребления слова и в древности и в настоящее время, и для ребенка и для взрослого и т. п. [11, 6]. Отнесенность слова к предмету или явлению как обозначение данного предмета или явления не изменяется, а отнесенность слова к предмету как отражение данного предмета меняется под влиянием различных факторов, в том числе и таких, как исторический уровень позна­ния данного предмета, уровень познания предмета отдельной личностью и т. д. [11, 7].

«Обозначение, как форма отношений слова к действительности, выступает в специфической форме, в форме названия. Звуковая сторона слова является той материальной чувственной основой, благодаря которой слово становится сигналом второй сигнальной системы и тесно связывается с функцией отражения словом дейст­вительности. Во всех случаях употребления слова она через функ­цию обозначения, названия предмета вызывает у всех употреб­ляющих данное слово представление об одном и том же предмете или явлении» [1, 8]. «... В смысловое значение слова включа­ются на равных правах сведения самой различной значимости, а в понятие включаются не все признаки предмета, поскольку при образовании понятия происходит отбор только общих и су<48>щественных признаков предмета, а не включение всех сведений о предмете» [11, 13].

Д. П. Горский также пытается произвести разграничение. Но если смысловое значение, по определению Л. Г. Воронина, вклю­чает сведения самой различной значимости, то, по терминологии Д. П. Горького, значение отражает только отличительные приз­наки, которые позволяют различать одну группу предметов от другой. Понятие в трактовке Л. Г. Воронина отражает существен­ные признаки предмета, но у Д. П. Горского оно получает иное толкование. Понятие, по Горскому, отражает все существенные и отличительные признаки группы предметов [18, 82].

По мнению В. М. Богуславского, в понятиях откладывается, аккумулируется общественно-историческая практика людей, по­дытоживается и резюмируется знание, накопленное за извест­ный период [4, 213]. Вместе с тем он отмечает, что в значении слова используется не все содержание данного понятия, а только часть его, известная всем членам общества. Таким образом, зна­чение определяется как часть понятия [4, 244].

К этой точке зрения позднее примыкает и Д. П. Горский. В своей статье «Роль языка в познании» он различает два типа понятий— понятия, которыми мы пользуемся в повседневной жизни, и науч­ные понятия. Понятие в широком смысле, т. е. обыденное поня­тие, и значение слова совпадают. Научное же понятие, выража­емое тем или иным словом, играет и роль значения этого слова (т. е. по признакам, отраженным в этом понятии, можно отличать предметы, обозначаемые словом, которым выражается данное понятие) и роль мысли, раскрывающей сущность предметов, обозначаемых этим словом [19, 85].

Рассматривая вопрос о соотношении концептуального ядра лексического значения с понятием, С. Д. Кацнельсон считает необходимым разграничение формальных и содержательных по­нятий. Формальное понятие представляет тот минимум наиболее общих и в тоже время наиболее характерных отличительных приз­наков, которые необходимы для выделения и распознания пред­мета. Этот минимум обычно охватывается формальным определе­нием предмета, которое руководствуется тем, что более обычно или что чаще всего бросается в глаза и ограничивается этим. Содержательное понятие идет дальше формального и охватывает все новые стороны предмета, его свойства и связи с другими пред­метами. С. Д. Кацнельсон считает, что значение слова в своем концептуальном содержании соответствует формальному понятию [27, 18]. Различать два смысла слова «понятие» — широкий и узкий—предлагают и другие исследователи. Так, Д. Д. Райкова разграничивает: 1) понятие как значение слова (понятие в ши­роком смысле слова) и 2) понятие как форма знания (понятие в узком смысле). Понятие в широком смысле есть тот элемент значения слова,<49> в силу которого слово сообщает о предмете мысли независимо от того, осуществляется ли это через знание существенных в философском смысле признаков предмета (или только отличитель­ных признаков, достаточных, чтобы предупредить подмену пред­мета мысли, но еще не отражающих закономерности существова­ния предмета) и независимо от того, выражается ли в речи знание предмета, или не выражается. В том случае, когда понятие пред­ставляет собой раскрытие существенных признаков предмета, мы имеем дело с понятием в узком значении этого слова, с понятием как формой знания [48, 2].

Некоторые исследователи не считают целесообразным произво­дить разграничение терминов «понятие» и «значение». Так, нап­ример, Л. О. Резников утверждает, что значение слова является понятием [50, 32]. А. Шафф, рассмотрев все аргументы в пользу необходимости различения двух этих категорий, приходит к выводу, что встречающаяся в литературе точка зрения о различии понятий и значений слов целиком ошибочна [63, 278]. Того же мнения придерживается и Л. С. Ковтун, выдвигающая против различения понятия и значения следующие аргументы: 1) слово имеет в основе своего значения понятие; 2) значение слова — это реализация понятия средствами определенной языковой систе­мы, поэтому значение слова отражает через понятие лежащую в его основе реальную действительность; 3) рассматривая вопрос о соотношении понятия и значения слова с точки зрения языка как реальности мысли, мы не имеем никаких оснований сомне­ваться в адекватности значения слова понятию [28, 77]. По определению Е. М. Галкиной-Федорук, слово своим звуковым составом выражает понятие, которое отражает явление действи­тельности [13, 21]. Понятием называет значение и К. Айдукевич: «Понятие лошади есть значение имени «лошадь», понятие треугольника есть значение имени «треугольник»» [67, 18].

Насколько можно видеть из всего вышеизложенного, тер­мин «понятие» имеет довольно многочисленные и противоречи­вые определения. Прежде чем рассмотреть вопрос о том, что соб­ственно выражает слово, необходимо определить его наиболее существенные функции в речи.

Слово в речи имеет три основных функции — номинативно-дифференцирующую, экспликативную и репрезентативную. Ос­новная задача номинативно-дифференцирующей функции состо­ит в произнесении звукового комплекса с той целью, чтобы слу­шающий опознал обозначаемый данным звуковым комплексом предмет или его признак (качественный или процессуальный). Совершенно ясно, что для осуществления этой цели нет никакой необходимости воспроизводить всю сумму сведений о данном пред­мете, которая может быть в сознании слушающего. Весь расчет в данном случае ориентируется на то, чтобы слушающий опоз­нал предмет по какому-то минимуму дифференциальных признаков.<50>

Для того чтобы уяснить, как образуется в сознании человека этот минимум дифференциальных признаков, полезно обратиться к некоторым данным современной физиологии. Установлено, что всякая двигательная функция по мере своего совершенствования в той или другой мере редуцируется. Если при первом предъяв­лении предмета взгляд испытуемого обегает весь контур предмета полностью, то уже при втором-третьем предъявлении взгляд за­держивается лишь на более значимых пунктах контура, так на­зываемых критических точках. То же самое явление наблюдается при ощупывании предмета. Опыты Евг. Н. Соколова показали, что восприятие начинается с развернутой системы осязательных движений, обеспечивающих ознакомление со всеми элементами изучаемого объекта. По мере ознакомления с изображениями маршрут осязательного движения сокращается. Так, например, при предъявлении буквы Е испытуемый на этой стадии правильно опознает ее, уже достигнув средней линии буквы. Далее процесс восприятия сокращается еще более. Испытуемый, например, при предъявлении буквы Н опробует только три точки. Евг. Н. Со­колов подчеркивает, что не все точки изображения или поверх­ности несут одинаковую информацию, позволяющую дифферен­цировать их. Основными носителями информации являются кри­тические точки, остальные элементы являются носителями избы­точной информации [32, 103—104].

Можно предполагать, что при многократных встречах чело­века с каким-либо предметом опознавательные функции также редуцируются. В сознании остаются только основные носители информации, которые и образуют минимум дифференциальных при­знаков, вполне достаточный для узнавания предмета и отличения его от всех других предметов. Очевидно, номинативно-дифференцирующая функция слова и базируется на этом минимуме диффе­ренциальных отличительных признаков.

Уже в самом простом предложении, выражающем суждение, например, береза — дерево, отдельное слово подвергается экспли­кации, или раскрытию различных его свойств, которые могут сообщать слушающему различные сведения о данном предмете. Объем этих сведений теоретически может быть неограничен (о березе и ее свойствах может быть написана целая монография). У разных людей он неодинаков. Поэтому соотношение минимума дифференциальных признаков и различных объемов знаний о данном предмете можно выразить в виде очень простой схемы:<51>

Концентрические круги обозначают различные объемы более обширных знаний о предмете. Ядро представляет минимум диф­ференциальных различительных признаков. Объем сведений о предмете, заключающийся в минимуме дифференциальных приз­наков, может быть очень невелик. Для того чтобы иметь об­щее представление о корабле, достаточно знать хотя бы са­мые общие его контуры и ассоциировать его с морем. Мож­но даже произвести такой интересный психологический опыт. Представим себе разговор двух человек. Один из них плавал на корабле всю жизнь, а другой впервые увидел корабль всего нес­колько дней тому назад. И если он произнесет фразу Вчера я ви­дел в море корабль, то у бывалого моряка может возникнуть в го­лове только самое общее представление о корабле, несмотря на его огромный опыт. Интересный в этом отношении пример приво­дит А. Шафф: «Самый выдающийся специалист в области ветери­нарии, описывая военный парад, в котором выступали также кони, не переживает научного понятия «конь» и не развивает в сознании всех его существенных черт, что он без сомнения де­лает, читая студентам лекции по соответствующему разделу животноводства» [63, 277].

Это явление легко объясняется некоторыми особенностями человеческой психики. Подобно тенденции к экономии, прояв­ляющейся в языке, в человеческой психике существует тенден­ция к экономии физиологических затрат. Человек никогда не будет напрягать память, вспоминать разные частные детали, ког­да этого не требуют обстоятельства.

Минимум дифференциальных отличительных черт, по-видимо­му, у всех говорящих на данном языке одинаков. Свойство слова возбуждать этот минимум и опознавать то, что скрывается за данным звуковым комплексом, и превращает язык в очень удоб­ное средство общения людей. Необходимо отметить, что люди не всегда эту особенность четко осознают, примером чего может служить следующее рассуждение Джавахарлала Неру: «Ни одно слово, ни в одном языке,—говорит Неру,—не толкуется, вероятно, столь различно разными людьми, как слово «религия» (или соответствующие слова на других языках). По всей вероят­ности, нельзя найти двух лиц, у которых, когда они услышат или прочтут это слово, возникали бы одни и те же мысли и образы.

Это могут быть мысли и образы, связанные с обрядами и цере­мониями, священными книгами, человеческим обществом, опре­деленными догмами, нормами морали, благоговением, любовью, страхом, ненавистью, благотворительностью, самопожертвова­нием, аскетизмом, постом, пышными трапезами, молитвами, древ­ней историей, бракосочетанием, смертью, потусторонним миром, беспорядками и разбитыми головами и т. п.»¹.<52>

Неру, однако, забывает, что при всем разнообразии представлений, которое может вызвать в головах людей слово «религия», у этого слова есть дифференциальный минимум, который позво­ляет его отличить от таких понятий, как «подлость», «злость», «страдание», «любовь», «тоска» и т. п. Это совокупность определен­ных верований, обрядов, правил и т. п., связанных с поклонением кому-то или чему-то.

Каждое понятие является совокупностью определенных зна­ний о предмете. Все эти разные объемы знаний относятся к од­ному слову, представленному определенным звуковым комплек­сом. Способность представлять все эти объемы и составляет сущность репрезентативной функции слова.

Необычайная противоречивость определения термина «поня­тие» происходит оттого, что люди сегментируют этот объем зна­ний: то они отбирают минимум дифференциальных признаков и называют его понятием, то расширяют этот объем сведений и тоже именуют его понятием. Поэтому всякие споры о различии между значением и понятием являются беспредметными. Значе­ние слова очень тесно связано с минимумом дифференциальных признаков. Если этот минимум выражает понятие, хотя и узкое по своему объему, то почему же значение должно представлять категорию, отличающуюся от понятия. Вряд ли комплекс знаний о предмете целесообразно называть содержательным понятием. В таком случае монография, посвященная описанию березы и содержащая сотни и тысячи различных понятий, будет выражать одно содержательное понятие. Не лучше ли термин «понятие» закрепить за узким понятием, базирующемся на извест­ном минимуме дифференциальных отличительных признаков, а содержательное понятие называть просто суммой знаний о пред­мете. Эта сумма знаний является переменной величиной.

Всякое понятие имеет определенный аспект. Поэтому наблю­дение над предметом может служить источником образования мно­гих понятий, ср., например, такие понятия, как «береза», «дерево» и «растение». Один и тот же предмет рассматривается с точки зрения его принадлежности к разным классам. От предмета могут быть абстрагированы отдельные признаки и превращены в само­стоятельные понятия.

Широко распространено мнение о том, что понятия возникли только в период оформления звуковой речи. С этим трудно со­гласиться. Комплексы минимальных дифференциальных призна­ков, отличающих один предмет от другого, по-видимому, возникли очень давно. Источником подобного рода комплексов было непо­средственное чувственное наблюдение. Первоначально, замечает Е. К. Войшвилло», предметы некоего класса (например, атомы, химические элементы) выделяются, естественно, по неглубоким, как правило, даже поверхностным, чувственно воспринимаемым их свойствам» [10, 131]<53>.

Необходимо отметить, что понятия, в основе которых лежит комплекс минимальных дифференциальных признаков, истори­чески необычайно устойчивы. Узкое понятие реки, существо­вавшее в сознании пелазга, вряд ли сколько-нибудь существенно отличалось от узкого понятия реки, существующего в сознании современного грека. Комплекс признаков, отличающих реку от горы или леса, по существу остался одним и тем же.

Выше уже говорилось о том, что еще до появления звуковой речи в сознании людей могли возникать обобщенные инвариант­ные образы предметов, основанные на знании этих предметов. Однако эти инвариантные образы предметов были не коммуника­тивны. Один индивид не мог их сообщить другому. Человеку было трудно мыслить такого рода понятиями в отрыве от кон­кретной ситуации, хотя они существовали в его сознании. Это явление может быть объяснено следующими причинами: всякое мышление предполагает установление связей. Если представле­ния, возникающие в результате наблюдения над. предметами одного и того же класса, вели к образованию понятий, то образование связующих понятий, которые могли бы объединять понятия в цепочки, как это наблюдается в речи, было очень трудным делом. Как, например, абстрактно представить такие понятия, как «при­надлежность», различные пространственные понятия и т. п. Чтобы привести протопонятия в логическую связь, необходимо было или наблюдать непосредственно конкретную ситуацию, где предметы воспринимались в их естественной связи, или восста­новить ситуацию в памяти. Иного выхода не было. Можно пред­полагать, что раньше всего у человека возникло внеситуативное представление причинно-следственных связей. Он просто знал, что после дождя может быть сыро и холодно, огонь может обжечь, приближение хищного зверя может грозить смертью или в лучшем случае тяжелым увечьем. Однако осознание одних причинно-следственных связей для внеситуативного мышления понятиями было явно недостаточно.

Часто спорят о том, могли ли понятия возникнуть до звуковой речи. Такой спор сам по себе беспредметен. Понятия могли воз­никнуть задолго до появления речи, но внеситуативное мышление понятиями до возникновения речи было затруднено, поскольку так называемые связующие понятия, дающие возможность связать понятия в логически осмысленные цепи понятий, могли оконча­тельно оформиться и объективироваться только на базе слов, на базе звуковой речи.

Грамматический строй любого языка является порождением звуковой речи. На базе отдельных слов развивались различные формативы — окончания падежей, личные глагольные окончания, различные словообразовательные суффиксы. В этом смысле по­явление звуковой речи явилось колоссальным шагом вперед в развитии человеческого мышления. Стал возможен отрыв мышле<54>ния от конкретной ситуации, поскольку понятия, их выражающие слова, включились в определенную структуру материально вы­раженных связей. Протопонятия, не опирающиеся на звуковые комплексы, по-видимому, вне конкретной ситуации были доволь­но лабильными. Они даже могли ассоциативно налагаться друг на друга. Внечувственные представления предметов, например, отдельных деревьев — сосны, ели, березы и т. п., могли в извест­ной степени затухать, сливаясь в общее представление о лесном массиве. И только в конкретной ситуации, благодаря так называ­емой селективной способности человека, эти представления ста­новились более отчетливыми и живыми. Опора на звуковой комп­лекс в значительной степени уменьшила лабильность границ понятий. Понятия стали более привязанными к определенной звуковой оболочке.

Развитие мышления сопровождалось увеличением количества вновь выделенных свойств и качеств предмета. Кроме того, начи­нали появляться такие понятия, обобщенный инвариантный образ которых представить было очень трудно, а иногда даже и совер­шенно невозможно, ср. такие понятия, как «справедливость», «ненависть», «животное», «растение» и т. п. Слово давало возмож­ность выразить все.

Благодаря тому, что словесный образ действительности может быть не связан с чувственной наглядностью, необычайно расши­ряются рамки употребления речи и появляются ее новые функции, абстрагирование и обобщение получают неограниченные возмож­ности. С появлением звуковой речи становится возможным такой тип мышления, когда основное внимание переключается с назы­вания на связи между предметами мысли, тогда как сами предметы мысли могут находиться за пределами опыта говорящего или слушающего.

Каждое слово обобщает, но степень обобщения у слов в зави­симости от их функции и значения не является одинаковой. М. М. Кольцова различает четыре типа связи между словом и тем, что оно означает:

I степень интеграции — слово замещает чувственный образ одного определенного предмета (слово мама является сигналом только этого лица; кукла — только вот этот конкретный предмет). Слово эквивалентно чувственному образу предмета.

II степень интеграции — слово замещает несколько чувствен­ных образов от однородных предметов (слово кукла относится уже к нескольким предметам, имеющим общие черты). Сигнальное значение слова здесь уже шире, чем единичный чувственный образ, и вместе с тем менее конкретно.

III степень интеграции — слово замещает несколько чувствен­ных образов от разнородных предметов (слово игрушка обобщает и кукол, и мячики, и кубики, и игрушечные автомобили, и т. д.).<55> Сигнальное значение такого слова очень широко и удалено от конкретных образов предметов.

IV степень интеграции — в слове сведен ряд обобщений пре­дыдущей степени (слово вещь, например, содержит в себе и обоб­щение, даваемое словами игрушка, посуда, мебель и т. д. и т. д.). Сигнальное значение такого слова чрезвычайно широко: связь его с чувственными корнями можно проследить с большим трудом [32, 165—166].

Возникновение звуковой речи привело к образованию у чело­века так называемой второй сигнальной системы. У человека воз­никли, развились и достигли особого совершенства сигналы второй степени, т. е. сигналы, заменяющие раздражение, исходящие непосредственно от предметов и явлений окружающей нас дей­ствительности, в виде слов, произносимых, слышимых и видимых. Первая сигнальная система — общая у людей с животными (си­стема раздражений, получаемых непосредственно от предметов материального мира); вторая же, специфическая для человека,— система речевых сигналов. Слово может быть также раздражителем, и притом таким, что оно может заменять и вызывать те же реакции, что и непосредственный раздражитель, обозначаемый определен­ным словом.