Типы отношения между материальной формой знака и обозначаемым объектом

Тип отношения между материальной формой знака и обозна­чаемым им объектом послужил основанием для классификации знаков, предложенной одним из пионеров семиотики американским философом и психологом Ч. С. Пирсом. Пирс выделял три основ­ных типа знаков в зависимости от характера связи с обозначае­мыми объектами: 1) знаки-индикаторы, или «индексы», 2) «иконы» и 3) «символы». «Индекс» связан с объектом, на который он «указывает», отношением фактической, естественной смежности, «иконический знак» связан с «изображаемым» объектом отношением естественного сходства и, наконец, «символ» характе­ризуется отсутствием необходимой естественной связи с обозна­чаемым объектом. Связь между означающим и означаемым сим­вола основана на произвольной, конвенциональной смежности. Таким образом, структура символов и индексов подразумевает отношение смежности (искусственного характера — в первом случае, естественного — во втором), в то время как сущность иконических знаков составляет сходство с изображаемым объектом. С другой стороны, индексы представляют собой един­ственный тип знаков, употребление которых с необходимостью предполагает актуальное соприсутствие соответствующего объек­та, и по этому признаку они противопоставлены как символиче­ским, так и иконическим знакам, связь которых с обозначаемым объектом имеет замещающий характер.

Противопоставления между названными тремя типами знаков можно было бы для наглядности изобразить в следующей схеме (которая, впрочем, как мы увидим ниже, нуждается в некоторых уточнениях):

<148>

Следует иметь в виду, что различие между названными тремя типами знаков не имеет абсолютного характера: в основе деления множества знаков на иконические знаки, индикаторы и символы лежит не наличие или абсолютное отсутствие сходства либо смеж­ности между означающим и означаемым и не чисто естественный, либо чисто конвенциональный характер связи между этими двумя составляющими знака, но лишь преобладание одного из этих факторов над другими. Так, Пирс говорит об «иконических зна­ках, в которых принцип сходства комбинируется с конвенциональ­ными правилами», отмечает, что «трудно, если не невозможно, при­вести пример знака, имеющего характер чистого индикатора, рав­но как найти знак, абсолютно лишенный индикативного качества».

Действительно, никакое семантическое отношение, очевидно, не может быть полностью иконическим, так как, по замечанию Хоккета, «если символ чего-нибудь является полностью икони­ческим, он не отличим от оригинала и, таким образом, является оригиналом» [47]. Примеры «конвенциональной иконичности» раз­личных знаковых систем хорошо известны (ср., например, различ­ные технические приемы, касающиеся законов перспективы, ус­воение которых является необходимым условием понимания зри­телем картин той или другой школы живописи²⁷; различие ме­жду правилами изображения отрицательных персонажей только в профиль в некоторых живописных традициях и только en face в искусстве древнего Египта [48]; несходство японской картины, изображающей гору, и типичной европейской картины, изобра­жающей такого же рода гору, на которое обращает внимание Се­пир: оба изображения исходят из различных исторических тра­диций и, хотя и то и другое отражает одно и то же явление природы и в равной мере стремится его «имитировать», и то и другое совпа­дает с ним не более, чем изображение бури в увертюре к опере Россини «Вильгельм Тель» совпадает с настоящей бурей [24, 7]; сов­мещение иконических и символических элементов в такой, напри­мер, системе, как дорожная карта²⁸ и т. п.).

Что касается «индикаторов», то и в знаках этого типа (если только они не являются «симптомами» в смысле Милевского) принцип непосредственного указания совмещается с элементом условности: даже такой типичный индикатор, как указание паль<149>цем, может иметь в разных культурах различное значение (так, для некоторых племен Южной Африки указание пальцем на объ­ект равносильно его проклятию) [48].

С другой стороны, слишком категорическое утверждение об абсолютной арбитрарности языковых знаков, на которой так на­стаивал Ф. де Соссюр, оставляет в тени разнообразные виды ико­ничности, в той или иной степени характеризующие язык, а также в большей или меньшей мере присущие языковым знакам раз­ных типов свойства знаков-индикаторов.

В работе, исследующей язык в его иконическом аспекте, Р. О. Якобсон обращает, в частности, внимание на такую связь между формой и значением языковых знаков, которую можно было бы назвать «диаграмматической» (по классификации Пирса, иконические знаки делятся на изобразительные знаки, или «образы»,— к таким знакам в языке относятся различные ономатопоэтические слова — и «диаграммы», т. е. знаки, сущность которых состоит в том, что сходство между означающим и означаемым касается только отношений между их частями). По наблюдениям Якобсона, временной порядок, характеризующий структуру язы­кового высказывания, стремится отразить «порядок», существую­щий во внеязыковой действительности — идет ли речь о временной последовательности описываемых событий или об определен­ных иерархических отношениях в структуре референта. Так, например, можно говорить об иконическом характере связи между формой высказывания пришел, увидел, победил и реальными собы­тиями, которые оно описывает, так как последовательность одно­родных глагольных форм соответствует последовательности дей­ствий Цезаря [48]. Подобным образом, нормальная последователь­ность двух связанных при помощи сочинения существительных во фразе Президент и Государственный секретарь приняли уча­стие в беседе является отражением соответствующего различия в официальном положении политических персонажей, о которых идет речь [27, 388]²⁹ (в этой связи можно напомнить об английской поговорке last but not least 'последнее по счету, но не по важности', свидетельствующей об отчетливо осознаваемом говорящими «диаграмматическом» характере связи между последовательностью ча­стей высказывания и относительной значимостью соответствующих референтов). Тенденция к диаграмматической иконичности лежит в основе различных грамматических универсалий, касающихся правил сочетания частей сложного предложения, последователь<150>ности членов предложения, а также и правил, относящихся к морфемному синтаксису³⁰.

Элемент иконичности можно усматривать в таком, например, способе выражения грамматических значений, как частичная или полная редупликация корня в формах множественного числа, ите­ратива, дуратива или аугментатива в различных африканских и американских языках — ср., например, в языке хауса: iri 'сорт, вид' — мн. ч. iri-iri; biri 'обезьяна' — мн. ч. biriri; bisa 'живот­ное' — мн. ч. bisaisai; dabara 'совет' — мн. ч. dabar-bara; tafi 'идти', buga 'бить'; kashe 'убивать' — интенс. формы tattafi, bubbuga, kakkashe; fi 'превосходить' — fifita 'намного превос­ходить'; sani 'знать' — sansani 'точно знать'; ср. также русск. ждал-ждал (т. е. 'долго ждал'), далеко-далеко (т. е. 'очень далеко'), синий-синий (т. е. 'интенсивного синего цвета'). Впрочем, в том же хауса³¹ удвоение прилагательного используется для обозначе­ния ослабления качества (так, ja означает 'красный', a ja-ja — 'красноватый'), что свидетельствует о том, что характер ассоциа­ции между названным формальным средством и соответствующим значением не является столь «естественным», как может показать­ся на первый взгляд. Вообще говоря, наличие иконического типа ассоциации, связывающей обе части знака, по-видимому, «отнюдь не представляет собой обязательного семиологического условия, от которого зависит способность языка служить средством обще­ния» [21, 60]³², как показал, в частности, А. Беркс в своем крити­ческом анализе пирсовской классификации знаков, основанной на том или ином способе обозначения объектов [36]. Напротив, «символы-индексы» являются таким типом знаков, без которого язык, очевидно, «не мог бы обойтись» [36]. Типичными представи­телями знаков такого рода являются имеющиеся во всяком языке местоимения, а также и некоторые другие языковые знаки, кото­рые «обозначают свой объект благодаря реальной (а не только кон­венциональной) связи с этим объектом, либо со знаком этого объек­та» [36]. На индицирующий элемент в значении местоимений иссле­дователи неоднократно обращали внимание еще со времен антич­ности³³. Другие виды языковых «символов-индексов» («подвиж­ных определителей», shifters, по терминологии Есперсена [9, 92]), т. е. категории, значение которой не поддается определению без<151> ссылки на само сообщение, соответственно — на конкретную си­туацию общения, были относительно недавно проанализированы в специальной работе Р. Якобсона, посвященной русскому гла­голу [50]. Семиотическая роль подвижных определителей состоит в том, что они «позволяют осуществить переход от системы языка к реальной ситуации; они же помогают в значительной степени создать относительно экономную языковую систему» [25, 194].

Наличие символов-индексов, являющихся «непременным эле­ментом практически всех известных нам языков» [25, 194], очевид­но, не представляет собой в то же время отличительную особен­ность естественного человеческого языка. Напротив, эта особен­ность объединяет язык с целым рядом коммуникативных систем, инвентарь которых ограничивается знаками, которые могут быть правильно интерпретированы только исходя из данной конкрет­ной конституции. Так, например, обезьяна-гиббон, найдя пищу, испускает призывный сигнал, информируя об этом факте своих собратьев. Этот сигнал отчетливо отличается от сигнала опасности и других сигналов. Однако «акустические свойства пищевого сиг­нала не содержат информации о местонахождении пищи; об этом можно судить лишь по расположению источника крика. Таким же образом (или по той же причине) во всех языках имеются слова типа здесь или я, денотативное значение которых мы можем опре­делить, лишь обнаружив, где находится в данный момент и кем является говорящий» [47, 399].

Специфической особенностью языка является то, что он пред­ставляет собой «оркестр знаков всех типов» [62, 26] и располагает возможностью выбирать в зависимости от конкретных целей и от конкретной ситуации общения наиболее подходящий тип знаков. Именно с этой возможностью связана, в частности, «множествен­ность форм отображения ситуации в языке», которая лежит в ос­нове стилистических дифференциаций, столь характерных для ес­тественных языков» [7, 18].