In russian language space (y.Diagileva poetry)

Abstract: The article is devoted to the concept fear representation peculiarities (Y. Diagileva poetry). Author underlines concept fear and concepts death, ice, silence, edge interrelation.

Key words: concept, representation, fear, death, ice, silence, edge.

About the author: Roitberg Natalia Vladimirovna, Candidate of Philology.

Place of employment: M. Gorky Donetsk National Medical University.

Post: Senior Lecturer of the Department of the Russian Language.

Под концептом мы будем понимать «оперативную единицу памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, квант знания» [9], а также «результат столкновения значения слова с личным и народным опытом человека»[10, с. 3]. Представление (репрезентация) концепта и его функционирование в языке отражают национальную самобытность и своеобразие менталитета того или иного народа (ср.: «статус концепта слово приобретает только тогда, когда оно является национально-культурно специфичным» [9]).

Существуют универсальные концепты, общие для большинства культур и народов, к их числу относится и концепт «страх» (одна из первичных и основополагающих эмоций) [1]. В филологических исследованиях последних лет часто актуализируется вопрос не только о семантическом и лингвокогнитивном анализе концепта страх [11], но и его внутренней форме в разных языках и при сопоставлении языков [2, 3, 5, 6]. Задача нашего исследования – рассмотреть особенности репрезентации и функционирования данного концепта в русском языковом пространстве.

Исследователи отмечают неодзнозначность этимологической трактовки данного концепта. Современное русское слово «страх», во-первых, апеллирует к близкому ей по содержанию концепту «зима» (холод, замерзание, непригодные условия для жизни, оцепенение природы, временное умирание и пр.⁷²), во-вторых, к понятию «смерть»⁷³, в-третьих, к лексемам «страсть» и «страдание»⁷⁴, где «страдание» следует понимать как отсутствие душевного равновесия, внутренней гармонии. В христианском религиозном контексте «страх Божий» ‑ это боязнь утратить расположение господа Бога⁷⁵. Следовательно, лексемы «боль», «горе», «беда» также могут быть включены в состав концептуального поля «страх».

К наиболее часто употребляемым Дягилевой концептам относятся: лёд, сон, смерть, молчание, вода, край и др. Отбор данных концептов мы проводили методом сплошной выборки на основе частотности их использования и употребления в текстах песен и стихотворениях.

Данные концепты находятся в тесной взаимосвязи друг с другом: сон – это временная смерть; смерть – конец (край) жизни, где воцаряется молчание; лёд – замерзшая вода, ассоциирующаяся со смертью и зимой (сезонное «умирание» / «засыпание» природы). Кроме того, они во многом дополняют и уточняют значение и смысловую нагрузку концепта страх, где страх – это «страх-к-смерти», кьеркегоровский экзистенционально окрашенный страх, обусловленный тем, что человек осознаёт свою конечность, смертность.

Рассмотрим полевую модель концепта «страх»: ядерным компонентом является лексема «страх», интегральная сема – «бояться». Номинативные средства актуализации концепта можно разделить на первичные – к ним относятся номинанты концепта (члены синонимического ряда: «ужас», «фобия», «стрём» у Дягилевой) ‑ и вторичные (единицы метафорического осмысления данного концепта, включая и фразеологические, в нашем случае это лексемы, выражающие психоэмоциональное состояние, близкое к испугу – «боль», «горе», «беда» и «косвенные» экспликаторы состояния страха (метафоры, фразеологизмы), о которых скажем ниже.

В поэтике Дягилевой актуализируется преимущественно характеристика «эмоционального и психологического состояния как область поведения концептуального пространства СТРАХ» [13, с. 34].

Мы проанализировали весь доступный корпус текстов Я. Дягилевой (и стихотворные, и песенные тексты), прежде всего обращая внимание на лексему «страх». Перечислим все случаи ее употребления (их 11):

1. и движутся манекены не ведая больше страха (С. 165)⁷⁶

2. оторопевший страх отрежет от крюка (С. 175)

3. страх осколок истины прогнать из пустоты (С. 179)

4. в рай без веры и в ад без страха (С. 180)

5.только страх реальный нам поможет (С. 197)

6. песок на зубах, привязанный страх (С. 213)

7. сонный страх проситься со слезами (С. 213)

8. страх вышел по скоростям в первую тройку (С. 223).

Отметим также случай употребления лексемы страх в рефрене:

9. Край, сияние, страх…

Лай, сияние, страх…

Смерть, сияние, страх (С. 204).

Как видим, нередко страх у Дягилевой персонифицируется [2, 6, 7, 8] (ср.: «Страх в русском языковом сознании представлен как нечто враждебное человеку, не зависящее от его воли и желания. Страх субъективируется, опредмечивается, “очеловечивается” и “действует” автономно, хотя и целенаправленно»[8]). В словосочетании «оторопевший страх» [2] наблюдается «удвоение эффекта» за счёт наделения субъекта («страх»), инициирующего действие, характеристикой объекта, испытавшего результат этого воздействия, претерпевшего испуг («оторопь», «оцепенение»). В одном случае страх ассоциируется со средством помощи, но в ироничном контексте [5]. Наконец, в большинстве случаев лексема «страх» соотносится с бесчеловечностью, отсутствием веры, опасением потерять последнюю надежду, пограничностью ситуации, подталкивающей к гибели, смерти [1, 3, 4, 9].

Страх смерти эксплицирован в текстах Дягилевой посредством лексемы край. Так, она иронично обыгрывает строки из детского фольклора:

иду я на веревочке вздыхаю на ходу

доска моя кончается сейчас я упаду

под ноги под колёса под тяжёлый молоток

всё с молотка (С. 214).

Падение у Дягилевой ассоциируется с одним из основополагающих концептов – край (употребляется в текстах 8 раз). Интересно, что Янка Дягилева интерпретирует край как аналог «ада», воплощение зла и страданий, источник страха для людей. «Край» – это конец, завершение одного состояния (процесса) и переход в другое измерение, сопровождающийся страхом перед неизвестным (ср.: «Паденье – неизменный спутник страха, //И самый страх есть чувство пустоты»[12, с. 88]).

Синонимичные страху «ужас» («несгибаемый ужас в изгибах коленей» (С. 237)), «кошмар» («кошмаром дёрнулся сон» (С. 198)), «фобия» («неестественность черных фобий» (С. 180)), «стрём» («без грома, без стрёма» (С. 196)) встречаются у Дягилевой лишь по одному разу. Случаи использования однокоренных со словом «страх» редки: единожды – «страшный» («ДО-зверь: он был очень страшный» (С. 207)), «страшно» («с благородным раем маковым // очень страшно засыпать» (С. 233)).

Поскольку при анализе концепта нужно учитывать не только саму лексему, но и лексико-семантическое поле в целом, рассмотрим случаи использования метафор и фразеологических единиц со значением «страх». Эмотивно-оценочные фразеологизмы раскрывают специфику реагирования русского человека на страх: «обмереть от страха», «онеметь от страха», «застыть от страха», «от страха душа в пятки уходит».

В данных синтагматических связях ядерной лексемы эксплицирована связь концепта страх с концептами смерть, зима, молчание, на которую мы указывали выше. В текстах Дягилевой наблюдаем актуализацию «физиологического» аспекта реагирования на опасность: «хвост поджатый» (С. 177), «в холодный пот» (С. 190), «тёмный пролёт шире глаза» (С. 193).

Концепт лёд получает наиболее развёрнутую характеристику в сказке-картинке «Холодильник» (С. 196), где символизирует душевно-эмоциональное «оледенение». Дягилева также часто обращается к мотиву замерзания, трансформации воды в лёд, указывая таким образом на «неуютность» внешнего мира, его безжизненность и неустойчивость:

У берега лёд сажай самолет

Нам некуда сесть попробуем здесь (С. 210)

Некоторые образы и метафоры воссоздают картину тотально оледеневшего мира, хрупкого как лёд:

Горизонта краешек отколотый (С. 207)

Концепт страх в качестве периферийных элементов имеет лексемы «страдание» (употреблено три раза) («страданий стадный стон застреманной столицы» (С. 175)), а также «горе» (3) («федорино горе в городах» (С. 241)), «беда» (3) («седьмая вода седьмая беда» (С. 213)). В контексте вышесказанного трактовать строку «встань в рань пора-то страдная» (курсив наш – Н.Р.) можно двояко: и как время подведения итогов (страда – сбор урожая, «сбор камней»), и как готовность принять страдания, испытания.

«Боль» (11 раз) интерпретируется Дягилевой как производная от «страдания». Семема «боль» актуализируется Дягилевой через части тела лирического героя – в частности, через головную боль («болит голова это просто болит голова» (С. 215)), слёзы («боль едкой капли» (С. 218)).

Косвенной формой выражения боязни либо реакции на страх, испуг является крик человека, животных:

Голой кожей

Кому ты нужен –

Перевороченный вскрик[17, с. 9]

Кошки плачут и кричат во все горло (С. 201).

Примечательно, что в отличие от зверей, человек, как показывает Дягилева, способен переживать страх безмолвно:

Кошка плавится на огне

Она умеет кричать

Человек в себе умеет молчать

Точка горечи немая выступает [17, с. 10],

где «горечь» – однокоренное с «горе» слово, то есть человек в данном случае сознательно «вбирает» страх в себя как «горевание», переживание негативного опыта, никаким образом его не выражая, «замалчивая».

В этом контексте молчание следует трактовать как сугубо человеческую реакцию на страх/страдание, как сдерживаемый крик (ср. с цоевской «Легендой»: «Среди связок в горле комом теснится крик / Но настала пора и тут уж кричи-не кричи / Лишь потом кто-то долго не сможет забыть / Как шатаясь бойцы о траву вытирали мечи» (курсив наш – Н.Р.)). Такая трансформация сопоставима с изображением крика в живописи («Крик» Эдварда Мунка) и скульптуре («Лаокоон и его сыновья» работы родосских ваятелей Агесандра, Полидора, Афинодора), где мы не слышим самого крика, а только «видим» его, что отнюдь не умаляет художественного значения и силы воздействия на реципиента.

В поэтической концепции Дягилевой молчание – позитивная категория, противопоставляемая лживому, фальшивому говорению:

Учи молчанием <…> Лечи молчанием (С. 219)

Молчание также является средством избежать наказания:

Ты молчи, что мы гуляли по трамвайным рельсам (C. 202).

Реакцией на страшное, на испуг помимо крика выступает также попытка спрятаться, укрыться от опасности:

Укрыться упрошу за Лысою горой (С. 175);

Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю (С. 202).

В приведённых цитатах видим мотивы христианского подвижничества и умирания. Однако избегание неблагоприятных для индивида условий невозможно, трудноосуществимо, что и вызывает страх, «состояние, которое возникает прежде всего в ситуациях, когда мотивация избегания не может быть реализована <…> если индивид имеет побуждение и осознанную цель покинуть ситуацию, но продолжает в силу внешних причин оставаться в ней»[7]:

Крестом и нулём запечатанный северный день <…>

А злая метель обязала плясать на костре (С. 215).

В содержании дягилевских текстов присутствует и так называемый социальный страх: «непосредственно переживаемая человеком негативная форма его отношения к обществу»[4, с. 53]:

Я неуклонно стервенею с каждым шагом (С. 209).

Такой страх делает «невозможным продолжать репродуцировать привычные действия. <Страх> делает невозможным исполнение ритуала повседневности» [4, с. 55]. Так, обычная прогулка по трамвайным рельсам трансформируется в «признак преступления или шизофрении»:

Нас убьют за то, что мы с тобой гуляли по трамвайным рельсам (С. 202).

Подведём итоги. В поэтике Я. Дягилевой концепт страх репрезентирован преимущественно в формах, соответствующих русской национальной специфике сознания и мироощущения. В частности, это восприятие, соотнесение страшного с образами и представлениями, апеллирующими к концептам смерть (край), зима (лёд), страдание. «Вспомогательными» лексемами, формирующими концептуальное поле страх, у Дягилевой выступают лексемы боль, горе, беда. Концепт молчание, сопрягаемый в текстах Дягилевой с переживанием боли, горя, страдания («заглушенный крик»), вероятно, можно рассматривать с позиций христианского подвижничества («молчальники»). Используемые фразеологизмы и метафоры отражают физическое и душевное состояние человека, испытывающего страх.

В контексте христианского мировосприятия страх у Дягилевой эксплицирует опасность бездуховности и безличности как абсолютной смерти.