О формах движения в языке и определении понятия языковых изменений

Бытие языка как объекта, нестатического по своей природе, наблюдается не только при рассмотрении языка в сугубо исторической перспективе, но и при анализе процессов, характеризующих речевую деятельность. В отличие от искусственных семиотических систем, которые в процессе своего функционирования не только не меняются, но и не могут изменяться (ср. систему правил регулирования уличного движения, азбуку Морзе, сигнализацию флажками и т. п.), естественные языки развиваются и изменяются именно в ходе своего применения, по мере использования в актах речи. Уже давно обратили внимание на то, что акт речи — это не только процесс выбора, распознавания и организации каких-то готовых моделей, но одновременно и процесс творчества. Воспроизведение существующего в языке является в сущности лишь частичным копированием по готовым образцам. Оно не представляет собой механического дублирования, и лингвистические расхождения (отклонения от единиц, принимаемых за эталон) наблюдаются даже в речи одного и того же человека [43; 45; 98; 149]. Нельзя поэтому не согласиться с тем, что любое изменение начинается в речи и затрагивает первоначально ту непосредственную данность, с которой имеет дело каждый носитель языка,— синхронную языковую систему. Как указывает Н. Д. Андреев, «не всякое изменение в системе речи приводит к сдвигам в структуре языка, но любому сдвигу в структуре языка обязательно предшествует изменение в системе речи» [1, 24].

Нетождественность реализации языковых единиц в речи и различная их продуктивность и дистрибуция не означают вместе с тем, что изменения происходят внутри синхронной системы языка. Если выстроить факты языка в том их виде, в каком они существуют для носителя данного языка, то есть на одной плоскости, синхронно, изменения как такового обнаружить не удается. Из этого факта известная часть языковедов, находящихся под непосредственным влиянием Ф. де Соссюра, делала неправильный вывод, что синхронная система статична и как таковая не развивается. Иначе говоря, отсутствие изменений приравнива<206>ли отсутствию развития. Еще в 1928 г. Луи Ельмслев, например, продолжал считать, что понятия развития и системы языка несовместимы [121, 54]. Подобное представление о языке противоречило, однако, фактическим наблюдениям, с одной стороны, и традициям лучших описаний языков, в которых современность рассматривалась с учетом реликтов прошлого и ростков будущего.

В двух тесно между собой связанных лингвистических школах вынашивалось поэтому принципиально иное понимание эволюции языков и роли отдельных стадий в ее протекании. Эта линия, идущая еще от Бодуэна де Куртенэ и поддержанная в отечественном языкознании такими видными лингвистами, как Л. В. Щерба, Г. О. Винокур, Е. Д. Поливанов и другие, нашла также параллельное развитие и отражение среди представителей Пражского лингвистического кружка. Заслуга осознания своеобразной «подвижности» синхронии и признание языкового динамизма в любом состоянии языка принадлежат прежде всего двум названным школам. Свой значительный вклад в понимание языка как системы динамической внесли и первые фонологи, в том числе и А. Мартине. В трудах перечисленных выше ученых и особенно в конкретных исследованиях Н. С. Трубецкого и Р. Якобсона было убедительно продемонстрировано, что язык никогда не теряет свойства динамики и что поэтому о совпадении понятия статики и синхронии тоже говорить не приходится (см. подробнее [10, 50—52; 35, 119—120]).

Эта точка зрения, означавшая признание черт динамики в любом состоянии языка и имевшая своим следствием большее внимание к тенденциям развития даже в пределах отдельных синхронных срезов (ср. [9; 17; 20; 47; 94]), получила в настоящее время едва ли не всеобщее одобрение. Однако значение самого факта «подвижности» синхронии еще не было оценено надлежащим образом в том смысле, что разные формы движения в языке, разные формы языкового динамизма, еще не получили дифференцированного описания [1].

В современной науке, — справедливо отмечает С. К. Шаумян, — широко укоренилось мнение, будто бы изучение процессов в языке относится только к области истории; между тем они характерны для любого состояния языка, синхронии и диахронии [82, 14—17]. Следует поэтому положительно оценить попытки создать модели языка, воспроизводящие синтез его элементов в процессе речи, то есть динамические модели, мыслящиеся как своеобразное порождающее устройство, аналогичное живому языку. Можно также полагать, что в лингвистике в настоящее<207> время открываются новые возможности более глубокого анализа развития языков путем изучения как процессов генезиса языковых явлений, так и процессов порождения языковых единиц с помощью единообразных методов исследования [23, 55; 49, 9— 12]. Так, например, можно ожидать, что вероятностный метод и метод трансформационный помогут пролить свет на сущность переходов от одного состояния языка к другому и даже исчислить подобные переходы [75; 76, 78]. Продолжая логически мысль С. К. Шаумяна, следовало бы, однако, поставить прежде всего вопрос о том, а какие именно процессы характеризуют развитие языка и одинаковы ли формы движения в разных состояниях языка. Иначе говоря, представляется весьма своевременным сформулировать вопрос о сущности процессов, наблюдаемых в развитии языка, в следующем виде: идентичны ли формы движения, характерные для синхронного функционирования языка, тем, которые характерны для диахронической эволюции языка На этот вопрос следует, по всей видимости, ответить отрицательно. В самом общем виде здесь можно указать на два различных кинематических процесса. Один из них, относящийся к функционированию языка, охватывает все движения, оставляющие исходную структуру [т. е. схему связей между элементами системы] без изменений. Другой, напротив, включает те движения, которые приводят структуру к новому виду. Такой тип движения характерен для эволюции языка и генезиса отдельных его форм [85]. Движения первого рода могут быть обозначены термином «варьирование», движения, или процессы, второго рода — термином «изменения». Варьирование элементов, встречающееся на всех уровнях языка, создает условия непрерывной и постепенной эволюции языков при сохранении их общей целостности и единства, ср. [24]; изменение знаменует завершение этого процесса в данном участке языкового строя. Понятие языкового динамизма включает, таким образом, две серии процессо в, в связи с чем нельзя провести знака равенства между языковым динамизмом и языковой изменчивостью.

Под языковым изменением следует понимать процесс нарушения тождества единицы самой себе и результат такого нарушения тождества. Языковое изменение есть понятие диахроническое, ибо для его обнаружения и констатации мы должны сопоставить два разных временных среза. Формула изменения — «А > Б» — есть одновременно признание двух разных состояний, из которых одно предшествует другому. «Категория „изменение“, — пишет в данной связи советский философ Б. А. Грушин, — по-видимому, является самой абстрактной, самой общей категорией, которая отражает процессы развития объективного мира. В ней подчеркивается лишь самое общее, самое очевидное, бросающееся в глаза, присущее всякому процессу развития: наличие различий в одном и том же элементе системы (или в самой системе), взятом (взятой) в<208> двух различных по времени точках» [53, 104]. Последнее указание особенно существенно, ибо языковые расхождения могут наблюдаться не только при сравнении текстов, разных по времени их создания. В принципе можно говорить также о различиях, встречающихся в географическом или социальном планах, что позволяет отличать модификации во времени и модификации между разными частями одного речевого коллектива, имея в виду территориальное, функциональное или социальное расслоение языка [43, 450—451]. Тем не менее, не все указанные типы модификаций можно считать изменениями в собственном смысле слова. Мы относим этот термин лишь к расхождениям во времен и, то есть полагаем, что он служит для обозначения нетождеств между явлениями, обнаруживающими зависимость во временнум следовании и связанными отношениями преемственности и замещени я. Все другие модификации одной и той же единицы мы и обозначаем термином «варьирование». При таком понимании термина «изменение» последнее следует отличать от инноваци й, или новообразований, в содержании которых главное — момент появления новой единицы или элемента, а не момент превращения одного явления в другое.

Итак, процессы изменения — это процессы замещения в широком смысле этого слова [125], начиная от вытеснения одной единицы другой и кончая постепенным видоизменением материального функционального или семантического тождества единицы. Процессы же варьирования — это процессы сосуществования и конкуренции гетерохронных или гетерогенных образований, объединяемых по какому-либо сходному признаку, чаще всего по сходству денотативного значения рассматриваемых единиц [64]. В качестве вариантов могут рассматриваться также образования, выполняющие в языке одну и ту же функцию и различающиеся между собой по их распределению в социальном или географическом пространстве данного языка, или по их частотности и продуктивности. В качестве особых разновидностей изменения необходимо исследовать также процессы переинтеграци и, которые могут, вообще говоря, выделяться и в отдельный класс модификаций формы; переинтеграция представляет собой нарушение одних ассоциативных связей и возникновение других, не сопровождаемое изменением материального тождества единицы в целом, но лишь перераспределением ее составных частей (ср. процессы морфологического переразложения формы).

Варьирование и переинтеграция и новообразования подготавливают изменение, но в отличие от изменения, для которого характерны отношения замещения, в первых трех случаях никаких замен, собственно, не происходит. В случае изменения наличие одной единицы исключает одновременное существование другой; формула «А > Б» означает, что А кончило свое существование, и на его месте появилось некое Б. В случаях переинтеграции и варьирова<209>ния устанавливаются принципиально иные отношения: А и Б сосуществую т.

Механизм языкового изменения тесно связан с процессами варьирования: так, фонетическое изменение представляет собой, по мнению Л. Блумфилда, с исторической точки зрения «постепенное предпочтение, оказываемое одним недистинктивным вариантом в ущерб другим» [4, 399]. В иных терминах, но во многом аналогично описывал протекание изменения и Бодуэн. Историческое развитие польской флексии представляется, например, в его изложении как медленный процесс колебания форм, в течение которого одни формы постепенно берут перевес над другими [5, 1, 23—24].

Языковые изменения служили предметом специальных исследований уже издавна, процессы же варьирования были вовлечены в круг лингвистической проблематики лишь сравнительно недавно (интересный обзор мнений с библиографией по теме содержится в работах Н. Н. Семенюк [64]; см. также [431 и [124]). Не оставляет, однако, сомнений, что и эта форма проявления языкового динамизма, во многом определяющая конкретные пути эволюции языка, тоже должна получить надлежащее освещение. Как мы уже указывали выше, это связано в первую очередь именно с тем обстоятельством, что ключ к изучению природы языковых изменений лежит в синхронии: «и начальная, и конечная точка изменения в течение некоторого времени сосуществуют» [93, 276] (см. также [163]).

В наиболее четкой форме мысль о многообразии и разнообразии задач современной науки в области познания языка как динамического объекта, проявляющего черты динамической устойчивости, выразил Делл Хаймз. В настоящее время, — подчеркивает этот американский лингвист, — одинаково важно проведение синхронного анализа динамики явления и варьирования, как источника изменений, и диахронического анализа «статики» того, что исторически устойчиво,— параллельно исследованию синхронно инвариантного и диахронически изменчивого [127, 451].

Итак, язык может быть определен как исторически развивающееся явление, как объект, который никогда не бывает и не может быть абсолютно устойчивым, как динамическая система, находящаяся в каждый данный момент своего существования в состоянии относительного равновесия. Многие общие закономерности его функционирования и развития могут быть поэтому объяснены самим фактом его бытия в виде сложнодинамической системы. Обратимся к их краткой характеристике.<210>