1.9. Языковая норма

В первом приближении языковая норма – это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данную эпоху. Иначе: норма – это совокупность правил выбора и употребления языковых средств (в данном обществе в данную эпоху). Понятие нормы неразрывно связано с понятием литературного языка. Литературный язык и называют часто языком нормированным.

Норма стоит на страже целостности и общепонятности литературного языка. Она определяет, что правильно и что неправильно, она рекомендует одни языковые средства и способы выражения как "законные" (например: документ, авторы, в клубе, печёт) и отвергает другие как противоречащие языковому обычаю, традиции (запрещает говорить, например, документ, автора, в клубу, пекё'т).

Нормы исторически изменчивы, но меняются они медленно. В развитых литературных языках норма остается стабильной на протяжении многих десятилетий. Но всё же, если мы сравним русский язык XIX в. с русским языком века ХХ-го, то обнаружим бросающиеся в глаза расхождения между нормативными установками, которых придерживались литературно говорящие люди обеих эпох. В пушкинские времена говорили домы, корпусы, теперь – дома, корпуса. В рассказе Ф. М. Достоевского "Хозяйка" читаем: "Тут щекотливый Ярослав Ильич <...> вопросительным взглядом устремился на Мурина". Определение щекотливый употреблено здесь в смысле, близком к значению слов деликатный, щепетильный, и применено к человеку, т. е. так, как ни один из современных писателей его не употребит (обычно: щекотливый вопрос, щекотливое дело).

Такая перемена языковых норм – явление естественное. Трудно представить себе общество, в котором менялись бы социальный уклад, обычаи, отношения между людьми, развивались наука и культура, а язык на протяжении столетий оставался бы неизменным. Но хотя норма меняется вместе с развитием самого языка, в принципе она консервативна: коль она стоит на страже целостности и общепонятности литературного языка, то свойство консервативности ей совершенно необходимо. "Если бы литературное наречие, – писал А. М. Пешковский, – изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться литературой своей да предшествовавшего поколения, много двух. Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова, слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консерватизм литературного наречия, объединяя века и поколения, создает возможность единой мощной многовековой национальной литературы". Литературной нормой, по словам А. М. Пешковского, "признается то, что было, и отчасти то, что есть, но отнюдь не то, что будет" [Пешковский 1959: 54-55].

Литературная норма выполняет важную социальную и культурную функцию. Все социально важные сферы человеческой деятельности обслуживаются нормированным языком: без него трудно представить себе функционирование науки, образования, культуры, развитие техники, законотворчество, делопроизводство и т. п. Норма играет роль фильтра: она пропускает в литературное употребление всё яркое, меткое, сочное, что есть в живой народной речи, и задерживает, отсеивает всё случайное, блеклое, невыразительное.

При этом норма динамична: она не делит средства языка жестко на хорошие и плохие, не предписывает: первые надлежит употреблять всегда, а вторые – не употреблять никогда. Правильное и уместное в одних условиях речи (например, в бытовом диалоге) может выглядеть нелепым в других (например, в научной статье). Зависимость литературной нормы от условий, в которых осуществляется речь, называют коммуникативной целесообразностью нормы.

Существует ли норма в других подсистемах национального языка – например, в диалектах, в просторечии, в жаргонах? Ведь люди, говорящие, скажем, на севернорусском "окающем" диалекте, используют его также в соответствии с неким установившимся порядком, в согласии с многовековой традицией. Определенные традиции использования языковых средств есть и в других разновидностях национального языка. Стало быть, и по отношению к этим подсистемам мы можем говорить о норме?

Однако отличие нормы литературного языка от нормы диалекта или жаргона состоит в том, что литературная норма сознательно культивируется: она фиксируется в словарях и грамматиках, ей обучают в школе, ее пропагандируют в книгах, по радио и телевидению, всякое культурное общение людей происходит обычно в соответствии с нормами литературного языка. В диалектах, а тем более в просторечии и жаргонах этого нет: имеется традиция использования языковых средств, но никто из носителей диалекта не оберегает его от каких-либо влияний, не культивирует сознательно и целенаправленно диалектные образцы речи, речевого общения.

Имея в виду различие нормы культивируемой и нормы как результата длительной традиции, уругвайский ученый Э. Косериу предложил разграничивать два смысла понятия норма: в широком смысле "норма соответствует не тому, что "можно сказать", а тому, что уже "сказано" и что по традиции "говорится" в рассматриваемом обществе" [Косериу 1960: 175], а в узком смысле норма – это результат целенаправленной деятельности общества по отбору и фиксации определенных языковых средств в качестве образцовых, рекомендуемых к употреблению.

Усилия общества по сохранению нормы, целенаправленная разработка правил и предписаний, призванных способствовать такому сохранению и научно обоснованному обновлению норм, называется лингвистической кодификацией. Кодификации обычно подвергается не весь национальный язык, а только те его подсистемы (субкоды), которые наиболее важны в социальном и коммуникативном отношениях. Таким социально и коммуникативно важным средством общения чаще всего оказывается литературный язык, который в письменной своей форме называется кодифицированной подсистемой национального языка, в отличие от других подсистем, которые не подвергаются кодификации и поэтому называются некодифицированными (территориальные диалекты, социальные и профессиональные арго и жаргоны, койне, пиджины).

Рассмотрим свойства каждой из этих подсистем.