3. 6. Эзотеричность

Поскольку язык политики – это, во-первых, язык власти (а язык власти – язык посвященных) и, во-вторых – специальный язык для профессиональных целей, то естественно задать вопрос: в какой степени языку политики присуща такая характеристика специальных языков, как тайноречие или эзотеричность?

Р. Водак отмечает, что политический язык находится как бы между двумя полюсами – функционально обусловленным специальным языком и жаргоном определенной группы со свойственной ей идеологией. Поэтому политический язык «должен выполнять противоречивые функции: быть доступным для понимания (в соответствии с задачами пропаганды) и ориентированным на определенную группу (по историческим и социальным причинам). Последнее часто противоречит доступности политического языка» (Водак 1997: 24).

Корпоративная функция, присущая любому специальному подъязыку и жаргону, реализуется во многом благодаря тому, что специальный язык обычно непонятен для непосвященных, так как предназначен «для внутреннего употребления», для объединения «своих» и исключения «чужаков». Однако, поскольку специфику функционирования языка политики составляет массовость аудитории, и с политической терминологией каждый из нас сталкивается практически ежедневно, то неизбежно происходит деспециализация политических терминов. В результате этот специальный язык оказывается лишен свойства тайноречия. (Достаточно вспомнить, как быстро в повседневный язык жителей России вошли «таинственные» слова ваучер, консенсус, импичмент). Тем не менее, этот «недостаток» компенсируется за счет такого свойства политического языка, как его расплывчатость, смысловая неопределенность.

Таким образом, неопределенность выступает в качестве специфического для политического (профессионального) подъязыка проявления эзотеричности. Политики, как никто другой, умеют уходить от прямого ответа на вопрос, умеют сказать много и при этом не сказать ничего. Специфика тайноречия в политическом дискурсе заключается не в языке политики как таковом, большинство знаков которого является широко известными, общедоступными для понимания, а в самом характере общения. Другими словами, эзотеричность политического дискурса – не семантическая, а прагматическая характеристика.

Ю.В. Рождественский, анализируя риторические особенности текстов информатики, выделяет свойство криптографичности, заключающееся в том, что «система не должна давать абоненту ту информацию, которой он не вправе располагать» (Рождественский 1997: 594). Для политического дискурса этот принцип верен лишь в области государственной тайны, а в остальном его можно переформулировать следующим образом: властные структуры в своих интересах (в целях политического самосохранения) ограничивают «клиенту» доступ к информации, которой он вправе располагать. Право на монопольное обладание информации – это одно из проявлений власти.

Тайноречие политического дискурса находится в зависимости от степени его мифологичности: миф – это всегда тайна, загадка, ожидание чуда, вера в сверхъестественное, порождение иллюзорного сознания. «Политическая мифология обладает и своей тайнописью: особым скрытым смыслом докладов, прений, публикаций, невинных формул и секретностью не подлежащих огласке документов, компроматов и т. п.» (Кравченко 1999: 15). Мифологичность и эзотеричность в большей степени присущи дискурсу в тоталитарных системах. Истинно демократическая власть в идеале открыта, она не нуждается в секретах и строится на взаимном доверии власти и народа.

Оборотной стороной эзотеричности является гадательность. Рассматривая гадательность как один из ведущих принципов массовой информации, Ю.В. Рождественский формулирует его следующим образом: «не следует формировать сообщения органа так, чтобы получатель массовой информации не мог бы совершить прогностической деятельности» (Рождественский 1997: 593).

Однако, если в массовой информации ведущим прагматическим принципом является принцип интереса (сообщение должно быть интересным, содержать новую, неизвестную информацию), и поэтому гадательность выступает как запрет на непрогностичность сообщения (получатель совершает прогностическую деятельность, так как она сознательно программируется для поддержания интереса), то в политическом дискурсе получатель вынужден прибегать к прогностической деятельности вследствие неполноты и неточности сообщения, т.е. нарушения прагматических принципов качества и количества.