Ивакина Профессиональная речь юриста

Глава 6. Канцелярит

Несколько лет назад в Учпедгизе вышло учебное пособие для школы, где мальчиков и девочек учат писать вот таким языком:

«учитывая вышеизложенное»,

«получив нижеследующее»,

«указанный период»,

«выдана данная справка»

и даже:

«Данав том, что для даннойбригады...»

Называется книжка «Деловые бумаги», и в ней школьникам «даются указания», как писать протоколы, удостоверения, справки, расписки, доверенности, служебные доклады, накладные и т. д.

Я вполне согласен с составителем книжки: слова и выражения, рекомендуемые им детворе, надобно усвоить с малых лет, ибо потом будет поздно. Я, например, очень жалею, что в детстве меня не учили изъясняться на таком языке: составить самую простую деловую бумагу для меня воистину каторжный труд. Мне легче исписать всю страницу стихами, чем «учитывать вышеизложенное»и «получать нижеследующее».

Правда, я лучше отрублю себе правую руку, чем напишу нелепое древнечиновничье «данав том» или «дана... что для данной», но что же делать, если подобные формы коробят только меня, литератора, а работники учреждений и ведомств вполне удовлетворяются ими?

Конечно, я понимаю, что при официальных отношениях людей нельзя же обойтись без официальных выражений и слов. По словам одного из современных филологов, директор учреждения поступил бы бестактно, если бы вывесил официальный приказ, написанный в стиле непринужденной беседы:

«Наши женщины хорошо поработали да и в общественной жизни себя неплохо показали. Надо их порадовать: скоро ведь 8 марта наступит! Мы тут посоветовались и решили дать грамоты...»

Филолог убежден, что в данном случае этот стиль не имел бы никакого успеха: его сочли бы чудаковатым и диким.

По мнению филолога, тот же приказ следовало бы составить в таких выражениях:

«В ознаменование Международного женского дня за выдающиеся достижения в труде и плодотворную общественную деятельность вручить грамоты товарищам...»

Возможно, что филолог и прав: должен же существовать официальный язык в государственных документах, в дипломатических нотах, в реляциях военного ведомства.

«Вряд ли было бы уместно, — пишет Т. Г. Винокур, — если, скажем, доверенность на получение зарплаты мы написали бы, игнорируя обычную, точную, удобную для бухгалтерской отчетности формулу: «Я, нижеподписавшийся, доверяю получить причитающуюся мне зарплату за первую половину такого-то месяца такому-то»,

так:

«Пусть такому-то отдадут мою зарплату. Он как будто человек честный и надеюсь, денег моих не растратит».

И, конечно, никто не требует, чтобы казенная бумага о дровах писалась вот таким «поэтическим» стилем:

«Архангельскому комбинату,

расположенному на брегах полноводной красавицы Двины.

Просим отгрузить 1000 кубометров древесины, пахнущей вековым сосновым бором».

В деловых официальных бумагах такие потуги на цветистую, нарядную речь были бы только смешны, тем более что и «полноводная красавица Двина», и «вековой сосновый бор» — такие же пошлые, стертые штампы, как и любая формула чиновничьей речи.

Официальные люди, находящиеся в официальных отношениях друг с другом, должны пользоваться готовыми формами речи, установленными для них давней традицией.

Профессор А. А. Реформатский напоминает читателям, что в таких канцелярских жанрах, как доверенности, акты о приемке и списании, нотариальные акты, заявления в судебные органы, «не очень-то можно вольничать словом», а «извольте писать согласно принятой форме».

Когда судья всякий раз произносит одну и ту же формулу: «Суд признал, что иск Иванова к Петрову подлежит удовлетворению (илиподлежит отклонению)», он не может не применять этих штампов, потому что (это признают и филологи) «такова традиция, черпающая свои силы в некоторых основных законах всякой социальной жизни, каждая сфера которой нуждается в терминированных выражениях для специфически присущих ей понятий... Неизменны на своем месте (но только на своем месте! — К. Ч.) все эти расхожие штампы вроде «прийти к соглашению», «прийти к убеждению», «во избежание», «налагать взыскание» и проч. Все дело в том, чтобы эти штампы действительно стояли там, где нужно».

В самом деле, представьте себе, что ваша жена, беседуя с вами о домашних делах, заговорит вот таким языком.

«Я ускоренными темпами, — скажет она, — обеспечила восстановление надлежащего порядка на жилой площади, а также в предназначенном для приготовления пищи подсобном помещении общего пользования (то есть на кухне. — К. Ч.). В последующий период времени мною было организовано посещение торговой точки с целью приобретения необходимых продовольственных товаров». После чего вы, конечно, отправитесь в загс, и там из глубочайшего сочувствия к вашему горю немедленно расторгнут ваш брак.

Ибо одно дело — официальная речь, а другое — супружеский разговор с глазу на глаз. «Чувство соразмерности и сообразности» играет и здесь решающую роль: им определяется стиль нашей речи.

«О том, что принято и не принято в языке, имеет право судить стилистика, — говорит Лев Успенский. — Стилистика — сложная и тонкая отрасль знания, стоящая на грани науки и искусства. Она (я говорю о стилистике разговорного языка) требует не только знаний, но и чутья. Зачастую ее рецепты, готовящиеся для одного стиля речи, неприменимы для другого».

И Лев Успенский приводит очень рельефный пример:

«Когда двое мальчишек в школе говорят между собою, только педант найдет недопустимой реплику:

Ты опять пару хватанул? Эх ты! То пара, то кол... Срежешься на экзамене, и выставят из школы.

Но если вы увидите, — продолжает писатель, — письмо директора родителям, где говорится:

«Уважаемые товарищи! Поскольку ваш сын опять хватанул пару, а в табеле у него то пара, то кол, он непременно срежется на экзамене, и я вынужден буду выставить его из школы», вы решите, что директор по меньшей мере странный человек.

Слова и там и тут одинаковые, все они значатся в наших словарях, содержание сказанного одно и то же. Все правильно, но в одном случае так говорить принято, а в другом не принято. Стилистически неуместно».

Помню, как смеялся А. М. Горький, когда бывший сенатор, почтенный старик, уверявший его, что умеет переводить «с десяти языков», принес в издательство «Всемирная литература» такой перевод романтической сказки:

«За неимением красной розы жизнь моя будет разбита».

Горький сказал ему, что канцелярский оборот за неимениемнеуместен в романтической сказке. Старик согласился и написал по-другому:

«Ввиду отсутствиякрасной розы жизнь моя будет разбита», чем доказал полную свою непригодность для перевода романтических сказок.

Этим стилем перевел он весь текст:

«Мне нужна красная роза, и я добуду себе таковую».

«А что касаетсямоего сердца, то оно отдано принцу».

«За неимением», «ввиду отсутствия», «что касается» — все это было необходимо в тех казенных бумагах, которые всю жизнь подписывал почтенный сенатор, но в сказке Оскара Уайльда это кажется бездарною чушью.

Поэтому книжка «Деловые бумаги» была бы еще лучше, еще благодетельнее, если бы ее составитель обратился к детям с таким увещанием:

«Запомните раз навсегда, что рекомендуемые здесь формы речи надлежит употреблять исключительно в деловых бумагах. А во всех других случаях — в письмах к родным и друзьям, в разговорах с товарищами, в устных ответах у классной доски — говорить этим языком воспрещается.

Не для того наш народ вместе с гениями русского слова — от Пушкина до Чехов.а и Горького — создал для нас и наших потомков богатый, свободный и сильный язык, поражающий своими изощренными, гибкими, бесконечно разнообразными формами, не для того нам оставлено в дар это величайшее сокровище нашей национальной культуры, чтобы мы, с презрением забросив его, свели свою речь к нескольким десяткам штампованных фраз».

Сказать это нужно с категорической строгостью, ибо в том и заключается главная наша беда, что среди нас появилось немало людей, буквально влюбленных в канцелярский шаблон, щеголяющих — даже в самом простом разговоре! — бюрократическими формами речи.

Я слышал своими ушами, как некий посетитель ресторана, желая заказать себе свиную котлету, сказал официанту без тени улыбки:

А теперь заострим вопросна мясе.

И как один дачник во время прогулки в лесу заботливо спросил у жены:

Тебя не лимитируетплащ?

Обратившись ко мне, он тут же сообщил не без гордости:

Мы с женою никогда не конфликтуем!

Причем я почувствовал, что он гордится не только отличной женой, но и тем, что ему доступны такие слова, как конфликтовать, лимитировать.

Мы познакомились. Оказалось, что он ветеринар, зоотехник и что под Харьковом у него есть не то огород, не то сад, в котором он очень любит возиться, но служба отвлекает его.

Фактор времени...Ничего не поделаешь! — снова щегольнул он культурностью своего языка.

С таким щегольством я встречаюсь буквально на каждом шагу.

Спрашиваю у одного из редакторов, есть ли в редакции клей, и слышу высокомерный ответ:

Яне в курсеэтих деталей.

В поезде молодая женщина, разговорившись со мною, расхваливала свой дом в подмосковном колхозе:

Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зеленый массив!

В нашем зеленом массиветак много грибов и ягод!

И видно было, что она очень гордится собою: у нее такая «культурная» речь.

Та же гордость послышалась мне в голосе одного незнакомца, который подошел к моему другу, ловившему рыбу в соседнем пруду, и спросил:

Какие мероприятияпредпринимаете вы для активизацииклева?

Моему знакомому дворнику Ивану Игнатьевичу выражение «соседний двор» показалось чересчур просторечным, и он сказал о соседнем дворе:

—• Да в ихнем же объекте...

И вот столь же «культурное» изречение некоей интеллигентной гражданки:

А дождю надо быть! Без дождя невозможно. В деревне климатические условиянужны.

Как бы ни были различны эти люди, их объединяет одно: все они считают правилом хорошего тона возможно чаще вводить в свою речь (даже во время разговора друг с другом) слова и обороты канцелярских бумаг, циркуляров, реляций, протоколов, докладов, донесений и рапортов.

Дело дошло до того, что многие из них при всем желании не могут выражаться иначе: так глубоко погрязли они в департаментском стиле.

Молодой человек, проходя мимо сада, увидел у калитки пятилетнюю девочку, которая стояла и плакала. Он ласково наклонился к ней и, к моему изумлению, сказал:

Ты по какому вопросуплачешь?

Чувства у него были самые нежные, но для выражения нежности не нашлось человеческих слов.

В «Стране Муравии» даже старозаветный мужик Моргунок, превосходно владеющий народною речью, и тот нет-нет да и ввернет в разговор чиновничий оборот, канцелярское слово:

А что касаетсяменя,

Возьмите то в расчет, —

Поскольку я лишен коня,

Ни взад мне, ни вперед

Иные случаи такого сочетания двух стилей не могут не вызвать улыбки. Эта улыбка, и притом очень добрая, чувствуется, например, в стихах Исаковского, когда он приводит хотя бы такое письмо одной юной колхозницы к человеку, в которого она влюблена:

Пишу тебе Официально И жду

Дальнейших директив.

Признаться, и я улыбнулся недавно, когда знакомая уборщица, кормившая голубей на балконе, вдруг заявила в сердцах:

Энти голуби — чистые свиньи, надо их отседа аннулировать! Фраза чрезвычайно типичная. Аннулироватьмирно уживается в ней с отседаи энти.

Но хотя в иных случаях сосуществование стилей и может показаться забавным, примириться с ним никак невозможно, ибо в стихию нормальной человеческой речи и здесь врывается все та же канцелярия.

Официозная манера выражаться отозвалась даже на стиле объявлений и вывесок. Уже не раз отмечалось в печати, что «Починка белья» на нынешних вывесках называется «Ремонтом белья», а швейные мастерские — «Мастерскими индпошива» («индивидуальный пошив»).

«Индпошивиз материала заказчика» — долго значилось на вывеске одного ателье;

Эта языковая тенденция стала для меня особенно явной на одном из кавказских курортов. Там существовала лет десять лавчонка, над которой красовалась простая и ясная вывеска:

«Палки».

Недавно я приехал в тот город и вижу: лавчонка украшена новою вывескою, где те же палки именуются так:

«Палочные изделия».

Я спросил у старика продавца, почему он произвел эту замену. Он взглянул на меня, как на несомненного олуха, не понимающего простейших вещей, и не удостоил ответом. Но в лавке находился покупатель, который пояснил снисходительно, что палочные изделиягораздо «красивше», чем палки.

Едва только я вышел из этой лавчонки, я увидел вывеску над бывшей кондитерской:

«Хлебобулочные изделия».

А за углом в переулке меня поджидали:

«Чулочно-носочные изделия»и «Сувенирные изделия».

А чуть я вернулся в Москву, я прочитал на Арбате: «Строчевышитые изделия».

И неподалеку — над москательной лавчонкой:

«Мыломоющие средства».

А в городе Мукачеве я видел такие объявления на улицах:

«Не засоряйте тротуаров общественного пользования (?!) отходами курительного процесса».

То есть попросту — окурками.

И другое объявление — там же:

«Прием стеклобанокиз-под консервной продукции».

Или взять хотя бы слово ванна.Приверженцам бюрократического стиля оно кажется слишком простецким, и они заменили его обмывочным пунктом.Чудесно сказано об этом у Зощенко:

«И тут сестричка подскочила.

Пойдемте, говорит, больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

Лучше бы, говорю, называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает душу. И я, говорю, не лошадь, чтобы меня обмывать».

Соберите эти отдельные случаи, и вы увидите, что все они в своей совокупности определяют собою очень резко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими.

Особенно огорчительно то, что такая «канцеляризация» речи почему-то пришлась по душе обширному слою людей. Эти люди пребывают в уверенности, что палки — низкий слог, а палочные изделия — высокий. Им кажутся весьма привлекательными такие, например, анекдотически корявые формы, как:

«Обрыблениепруда карасями», «Обсеменениедевушками дикого поля», «Удобрение в лиценавоза» и т. д., и т. д., и т. д.

Многие из них упиваются этим жаргоном, как великим достижением культуры.

Та женщина, которая в разговоре со мною называла зеленым массивом милые ее сердцу леса, несомненно считала, что этак «гораздо культурнее». Ей, я уверен, чудилось, что, употребив это ведомственное слово, она выкажет себя перед своим собеседником в наиболее благоприятном и выгодном свете. Дома, в семейном кругу, она, несомненно, говорит по-человечески: роща, перелесок, осинник, дубняк, березняк, но чудесные эти слова кажутся ей слишком деревенскими, и вот в разговоре с «культурным» городским человеком она изгоняет их из своего лексикона, предпочитая им «зеленый массив».

Это очень верно подметил Павел Нилин. По его словам, «человек, желающий высказаться «покультурнее», не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого строгие слова: головной убор или верхняя одежда».

Вместо несподручно, неудобноэти люди говорят нерентабельно^-.

Здесь полочку прибить — будет нерентабельно.

«Головной убор», «зеленый массив», «нерентабельно», «в курсе деталей», «палочные изделия», «конфликтовать», «лимитировать», «гужевой транспорт» для этих людей парадные и щегольские слова, а шапка, лес, телега — затрапезные, будничные. Этого мало. Сплошь и рядомвстречаются люди, считающие канцелярскую лексику коренной принадлежностью подлинно литературного, подлинно научного стиля.

Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плоховатым ученым. И писатель, гнушающийся официальными трафаретами речи, представляется им плоховатым писателем.

«Прошли сильные дожди», — написал молодой литератор В. Зарец- кий, готовя радиопередачу в одном из крупных колхозов под Курском.

Заведующий клубом поморщился:

Так не годится. Надо бы литературнее. Напишите-ка лучше вот этак: «Выпали обильные осадки».

Литературность виделась этому человеку не в языке Льва Толстого и Чехова, а в штампованном жаргоне казенных бумаг.

Здесь же, по убеждению подобных людей, главный, неотъемлемый признак учености.

Некий агроном, автор ученой статьи, позволил себе ввести в ее текст такие простые слова, как мокрая земляи глубокий снег.

Вы не уважаете читателя! — накинулся на него возмущенный редактор. — В научной статье вы обязаны писать — глубокий снежный покрови избыточно увлажненная почва.

Статья или книга может быть в научном отношении ничтожна, но если общепринятые, простые слова заменены в ней вот этакими бюрократически закругленными формулами, ей охотно отдадут предпочтение перед теми статьями и книгами, где снег называется снегом, дождь — дождем, а мокрая земля — мокрой землей.

Ростовский археолог, вместо того чтобы написать:

«В раскопанном мною кургане лежал покойник головой к востоку», — в погоне за мнимой научностью изложил эту мысль так:

«Погребение принадлежало (?) субъекту (!), ориентированному (!) черепом на восток»¹.

«Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчано-глинистого обжи- гоблока или как-то в этом роде», — пишет в редакцию «Известий» читатель Вас. Малаков.

Я никогда не мог понять, почему у одних такой язык называется дубовым, у других — суконным: ведь этим они оскорбляют и дуб и сукно.

И «научность» и «литературность» мерещится многим именно в таком языке. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу этот претенциозно-напыщенный слог.

Пример этот приводится в рукописи профессора А. М. Ладыженского «Культура слова».

Нужно ли говорить, что все такие обороты порождены роковым заблуждением, основанным на уверенности невежд, будто научный язык есть непременно язык канцелярский.

Отсюда стремление слабейших представителей цеха ученых выражать свои убогие мысли преднамеренно замутненным департаментским слогом.

Преподаватель одного из педвузов С. Д. Шеенко в пространном письме ко мне с искренним возмущением пишет:

«Раскройте любые «Ученые записки» любого, даже самого уважаемого научного учреждения. Одни заглавия чего стоят! Научный работник ни за что не напишет статьи под заглавием «Форма поверхности верховьев реки Анюй». Нет, он не настолько наивен. С таким простым заглавием нелегко доказать, что работа научная. Он выбирает один из замысловато-ученых вариантов, здесь совершенно ненужных.

«К вопросу о геоморфологическом строении Хорско-Анюйского водораздела».

Или:

«Относительно некоторых особенностей формирования пенеплена в районе Хорско-Анюйского междуречья».

Или:

«По поводу характера изменения батиса эрозии и геоморфологической структуры района возможной Хорско-Анюйской бифуркации».

Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна.

У многих и сейчас как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью».

Еще в 1945 году газета «Известия» не без грусти отметила существование этих двух языков.

«Сказать «комбинат выпускает никуда не годную обувь» можно. Но избави бог так написать в решении. Под руководством канцелярского деятеля эта простая и ясная мысль превращается в нечто подобное следующему:

«С точки зрения носки обувь не соответствует установленным кондициям и регламентированному стандарту, преподанному ОТК».

Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить:

«—Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства молочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?»

«Назвать этот язык русским, ~ говорит Паустовский, — мог бы только жесточайший наш враг».

Канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне — мы видели — пишутся даже любовные письма. И что печальнее в тысячу раз — он усиленно прививается детям чуть не с младенческих лет.

В газете «Известия» приводилось письмо, которое одна восьмилетняя школьница написала родному отцу:

«Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля».

Отец был огорчен и раздосадован:

Всякая штампованная речь многословна. Ведь тот, кто пользуется истертыми штампами, говорит по инерции, спустя рукава, его внимание к каждому слову ослаблено, поэтому он так и сыплет словами-паразитами, словами-пустышками, превращающими его речь в болтовню. Это очень наглядно показывает молодой ученый В. Г. Костомаров, которого я уже цитировал на предыдущих страницах.

Он подвергает анализу следующий краткий отрывок из одной популярной брошюры:

«Правильная механизация нашего строительства является мощным и действенным средством и важнейшей основой резкого повышения производительности труда».

Фраза как будто правильная, но, говорит Костомаров, «легко увидеть, что употребление многочисленных прилагательных в этой фразе диктовалось не содержанием мысли, а лишь желанием говорить «по-ученому». Автор не заметил при этом, что прилагательные в научном стиле выполняют важную роль, а в его речи они загромождают предложение пустыми словами и отвлекают внимание.

В самом деле, что дает сообщение правильная механизация? Ведь всем понятно, что неправильная механизация впрок не пойдет. Неточно утверждение нашего строительства, так как механизация повысит производительность труда не только в данном, не только в нашем строительстве, но и во всяком другом строительстве. Не следовало бы употреблять и два почти равнозначных определения: мощноесредство всегда будет действенным,и, очевидно, даже наоборот. Мало проясняет мысль трафаретное резкое повышение,и, наконец, просто неверно говорить о важнейшей основе,ибо нет основ важных и неважных: быть основой — значит быть главным, основным, важнейшим.

У нас часто поздравляют с достигнутымиуспехами, исправляют имеющиесяошибки, рассматривают полученныепредложения, овладевают настоящиммастерством, обсуждают результаты проведенныхвыборов, горячо аплодируют приглашеннымгостям и т. д., хотя никому не пришло бы в голову поздравить с успехами, которых не достигли, исправлять ошибки, которых нет, рассматривать неполученные предложения, овладевать ненастоящим мастерством, обсуждать результаты несостоявших- ся выборов или аплодировать гостям, которых забыли пригласить».

III

Конечно, невозможно считать шаблоны человеческой речи всегда, во всех случаях жизни свидетельством ее пустоты. Без них не может обойтись, как мы знаем, даже наиболее сильный, наиболее творческий ум. Привычные комбинации примелькавшихся оборотов и слов, стертые от многолетнего вращения в мозгу, чрезвычайно нужны в бытовом обиходе для экономии наших умственных сил: не изобретатьКак будто телеграмму от месткома получил, честное слово!

Горе бедного отца мне понятно, я ему глубоко сочувствую, тем более что и я получаю такие же письма. Мне, как и всякому автору книг для детей, часто пишут школьники, главным образом маленькие, первого класса. Письма добросердечные, но, увы, разрывая конверты, я заранее могу предсказать, что почти в каждом письме непременно встретятся такие недетские фразы:

«Желаем вам новых достижений в труде», «желаем вам творческих удач и успехов...»

«Новые достижения», «творческие успехи» — горько видеть эти стертые, трафаретные фразы, выведенные под руководством учителей и учительниц трогательно-неумелыми детскими пальцами. Горько сознавать, что в наших школах, если не во всех, то во многих, педагоги уже с первого класса начинают стремиться к тому, чтобы «канцеляри- зировать» речь детей.

В Саратове на улице Степана Разина есть школа № 1. В этой школе есть класс 2 «В». Ученики этого класса прислали мне приветливое письмо, в котором меня поразили такие невероятные строки:

«Особенно нам полюбились «Айболит», «Мойдодыр». Ваши книги помогают нам вырасти честными и правдивыми детьми».

Несчастные дети, которых уже с самого раннего возраста приучают к казенной брехне. Сказать, что «Мойдодыр», единственная тема которого —

Надо, надо умываться По утрам и вечерам, —

сказать о нем, что он учит «правдивости и честности», значит бесчестно отклониться от истины.

У «Айболита» тоже другая тематика, не имеющая ни малейшего отношения к «правдивости».

Но дети, учащиеся 1-й Саратовской школы, приучены к тому, чтобы к каждой прочитанной книге, даже не вникая в ее содержание, применять один и тот же фальшивый шаблон.

В этом канцелярите их, конечно, невозможно винить. Но нет оправдания тем педагогам, которые приучают их к штампованной лжи.

же каждую минуту новые небывалые формулы речевого общения с людьми!

Такие трафареты, как «здравствуйте», «прощайте», «добро пожаловать», «милости просим», «спит как убитый» и проч., мы всегда говорим по инерции, не вдумываясь в их подлинный смысл¹, подобно тому как мы говорим «перочинный нож», невзирая на то, что уже более ста лет никто никаких перьев им не чинит.

Но есть такие житейские случаи, когда словесные трафареты немыслимы.

Хоронили одного старика, и меня поразило, что каждый из надгробных ораторов начинал свою унылую речь одной и той же заученной формулой:

Смерть вырвала из наших рядов...

И мне подумалось, что тот древний оратор, который впервые произнес эту живописную фразу над каким-нибудь древним покойником, был несомненно человек даровитый, наделенный воображением поэта. Он ясно представил себе хищницу смерть, которая налетела на тесно сплоченных людей piвырвала из их рядов свою добычу.

Но тот двадцатый и сотый оратор, который произносит эту фразу как привычный, ходячий шаблон, не вкладывает в нее ни малейшей эмоции, потому что живое чувство всегда выражается живыми словами, хлынувшими прямо из сердца, а не попугайным повторением заученных формул.

«Нет, — подумал я, — они не любили покойного и нисколько не жалеют, что он умер».

Из равнодушных уст я слышал смерти весть,

И равнодушно ей внимал я.

Но вот попрощаться с умершим подвели его ближайшего друга. Он буквально ослеп от слез. Видно было, что горе у него непритворное. Встав у самого края раскрытой могилы, он молча смотрел в нее, потрясенный отчаянием, и наконец, к великому моему изумлению, сказал:

Смерть вырвала из наших рядов...

Вот до чего порабощает ослабевших людей мертвая сила шаблона. Даже самое искреннее, свежее, непритворное чувство выражают они стертыми, стандартными фразами.

К счастью, это случается редко, так как в огромном большинстве случаев каждый словесный шаблон — и здесь его главная суть — прикрывает собой равнодушие.

Шаблонами люди чаще всего говорят по инерции, совершенно не переживая тех чувств, о которых они говорят.

Отсюда то «забвение этимологии слов», без которого, как указывает академик Л. А. Булаховский, жизнь языка невозможна (см. его книгу «Введение в языкознание» (Ч. II. М., 1954. С. 21 и след.)).Поэтому в старое время было так много шаблонов именно в бюрократической речи, созданной специально затем, чтобы прикрывать наплевательское отношение к судьбам людей и вещей.

Подлинная жизнь со всеми ее красками, тревогами, запахами, бурлившая вдали от канцелярий, в ней не отражалась никак. Уводя нашу мысль от реальностей жизни, затуманивая ее мутными фразами, этот жаргон был по самому своему существу аморален. Жульнический, бесчестный жаргон. Потому что вся его лексика, весь его синтаксический строй представляли собою, так сказать, дымовую завесу, отлично приспособленную для сокрытия истины. Как и все, что связано с бюрократическим образом жизни, он был призван служить беззаконию. Вспомним хотя бы казенную бумагу, название которой воспроизводится Герценом:

«Дело о потере неизвестно куда дома волостного правления и об изгрызении плана оного мышами».

Конечно, и сама по себе отвратительна формула этого чиновничьего жаргона: эта «потеря неизвестно куда», это «изгрызение плана», но в тысячу раз отвратительнее то, что крылось за этим жаргоном. Ведь дело шло о чудовищной краже: в городе среди бела дня, на глазах у всех жителей был похищен огромный дом, и, чтобы упрятать следы преступления, чиновники уничтожили те чертежи, на которых был изображен этот дом, и свалили свою вину на ни в чем не повинных мышей.

Такие воровские дела сплошь и рядом скрывались за дымовой завесой канцелярского жаргона.

Какой удобной ширмой для злостных очковтирателей может служить штампованная казенная речь с ее застывшими словесными формулами, очень наглядно показано в великолепном гротеске Ильфа и Петрова:

«Задание, например, следующее:

Подметайте улицы.

Вместо того чтобы сейчас же выполнить этот приказ, крепкий парень поднимает вокруг него бешеную суету. Он выбрасывает лозунг:

Пора начать борьбу за подметание улиц.

Борьба ведется, но улицы не подметаются.

Следующий лозунг уводит дело еще дальше:

Включимся в кампанию по организации борьбы за подметание улиц!

Время идет, крепкий парень не дремлет, и на неподметенных улицах вывешиваются новые заповеди:

Все на выполнение плана по организации кампании борьбы за подметание!И, наконец, на последнем этапе первоначальная задача совершенно уже исчезает, и остается одно только запальчивое, визгливое лопотанье:

Позор срывщикам кампании за борьбу по выполнению плана организации кампании борьбы».

Даже великое слово «борьба» в устах этих бюрократических лодырей стало шаблоном, употребляемым специально затем, чтобы уклониться от всякой борьбы!

Здесь перед нами вскрывается главная зловредность шаблона: он превращает в пустышку каждую, даже самую эмоциональную, самую пылкую фразу. Даже страстные призывы к труду, сделавшись привычными штампами, служат, в сущности, безделью и косности.

К этому жаргону вполне применимы слова Маяковского:

Как нарочно создан он Для чиновничьих делячеств.

(«Служака»)

Хотелось ли «крепкому парню», чтобы улицы были очищены от грязи и мусора? Нисколько. Скорее, напротив. Единственное, к чему он стремился, это чтобы его безделье показалось начальству работой, а его равнодушие к делу — энтузиазмом горячего сердца.

И, конечно, он достиг своей цели. Ведь — повторяю! — словесные штампы выработаны с древних времен хитроумным сословием чиновников для той специфической формы обмана, которая и называется втиранием очков. Потому-то мы с таким недоверием относимся к штампованным фразам: их так часто порождает стремление увильнуть от действительных фактов, дать искаженное представление о них.

Недаром В. И. Ленин так часто указывал, что за «казенно русским языком» скрывается реакционная ложь. «Ведь выберут же люди этакий казенно-либеральный стиль», — возмущался он постепеновцами из социал-демократов, которые при помощи этого стиля пытались утаить контрреволюционную сущность своих идеалов.

«...Мы должны, — писал Ленин, — выставлять свои... социал-демократические законопроекты, писанные не канцелярским, а революционным языком».

«Обличая царское самодержавие, — пишет современный исследователь, — Ленин никогда не забывал упомянуть о «невероятно тяжелых, неуклюжих канцелярских оборотах речи», излюбленных царскими министрами и другими высокопоставленными чиновниками».

С горькой иронией отзывался Владимир Ильич об этом зловредном стиле:

«...великолепный канцелярский стиль с периодами в 36 строк и с «речениями», от которых больно становится за родную русскую речь».

Приведя эти строки и сопоставив их с другими его высказываниями, тот же исследователь приходит к совершенно справедливому вы воду, что для Ленина «канцелярский стиль — это механическое повторение штампованных, застывших словесных формул, злоупотребление тяжелыми оборотами, это увертки от конкретных и смелых выводов».

Советская сатира не раз ополчалась против новых канцелярских шаблонов, которые пускаются в ход специально затем, чтобы придать благовидный характер в высшей степени неблаговидным явлениям.

Вспомним опять Маяковского:

Учрежденья объяты ленью.

Заменили дело канителью длинною.

А этот

отвечает

любому заявленью:

Ничего,

выравниваем линию.

Надо геройство,

надо умение,

чтоб выплыть

из канцелярии вязкой.

А этот

жмет плечьми в недоумении:

Неувязка!

Штампованными фразами, как мы только что видели, могут стать самые пылкие, живые, эмоциональные сочетания слов, выражающие благородное чувство, — стоит только этим оборотам войти в обиход равнодушных и черствых людей. Об этом очень верно говорит Лев Кассиль:

«Такие тирады, как «в обстановке неслыханного подъема», «с огромным энтузиазмом» и другие, часто механически и не к месту повторяемые, уже стираются в своем звучании, теряют свой глубокий первичный смысл, становятся недопустимо ходовыми: для них уже у стенографисток имеются заготовленные знаки — один на целую фразу...»

«Речевые штампы, — говорит современный ученый Д. Э. Розенталь, — выражаются, в частности, в том, что одни обиходные слова влекут за собой появление других, «парных», слов, «слов-спутников»: если «критика», то «резкая»; если «поддержка», то «горячая»; если «размах», то «широкий»; если «мероприятия», то «практические»; если «задачи», то «коренные» и т. д. Писатель Г. Рыклин в фельетоне «Совещание имен существительных» остроумно высмеял это тяготение к «сло- вам-спутникам». Он привел такие примеры: впечатление непременно неизгладимое,пуля — меткая, борьба — упорная, волна — мощная, отрезок времени — сравнительно небольшой,речь— взволнованная, утро —прекрасное, факт— яркий,ряд— целыйи т. д. В результате, как указывает автор, можно создать такой текст: «В одно прекрасное утро,на лужайке недалеко от окраины, которая за сравнительно небольшой отрезок времени до неузнаваемости преобразилась, широко развернулисьпрения и целый рядораторов выступил со взволнованными речами,где были приведены яркие факты упорной борьбыимен существительных против шаблона. Получилась любопытная картина, которая не могла не оставить неизгладимого впечатления.Будем надеяться, что эта мощная волнапротеста против однообразия прилагательных дойдет до литераторов, и они твердой поступьюпойдут по пути улучшениясвоего языка».

«Подобные выражения, — указывает Д. Э. Розенталь, — не вызывают в сознании нужных ассоциаций, теряют вкладываемый в них оценочный оттенок значения, превращаются в «стертые пятаки». Ученый приводит следующее глубоко верное замечание А. Н. Толстого: «Язык готовых выражений, штампов, каким пользуются нетворческие писатели, тем плох, что в нем утрачено ощущение движения, жеста, образа. Фразы такого языка скользят по воображению, не затрагивая сложнейшей клавиатуры нашего мозга».

Действие этих шаблонов уже потому зловредно, что за ними нередко скрываются подспудные мысли и чувства, прямо противоположные тем, какие они демонстрируют.

А есть слова — по ним глаза скользят.

Стручки пустые. В них горошин нету.

Евгений Винокуров

Этот департаментский, стандартный жаргон внедрился и в наши бытовые разговоры, и в переписку друзей, и в школьные учебники, и в критические статьи, и даже, как это ни странно, в диссертации, особенно по гуманитарным наукам.

Стиль этот расцвел в литературе начиная приблизительно с середины 20-х годов. Большую роль в насаждении и развитии этого стиля сыграл пресловутый культ личности. Похоже, что в настоящее время «канцелярит» мало-помалу увядает, но все же нам еще долго придется выкорчевывать его из наших газет и журналов, лекций, радиопередач и т. д.

Казалось бы, можно ли без радостного сердцебиения и душевного взлета говорить о таких великанах, прославивших нас перед всем человечеством, как Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Некрасов, Толстой, Достоевский, Чехов?

Оказывается, можно, и даже очень легко.

Стоит только прибегнуть к тому языку, какой рекомендует учащимся составитель книжки «Деловые бумаги»: «учитывая вышеизложенное»,«имея в виду нижеследующее».

Даже о трагедии в стихах еще недавно писали вот такими словами:

«Эта последняяв общем и делом не может не быть квалифицирована, как...»

И о новой поэме:

«Эта последняязаслуживает положительной оценки». (Словно писал оценщик ломбарда.)

Как не вспомнить гневное замечание Ильфа:

«Биография Пушкина была написана языком маленького прораба, пишущего объяснение к смете на постройку кирпичной кладовой во дворе».

Словно специально затем, чтобы не было ни малейшей отдушины для каких-нибудь пылких эмоций, чуть ли не каждая строка обволакивалась нудными и вязкими фразами: «нельзя не отметить», «нельзя не признать», «нельзя не указать», «поскольку при наличии вышеуказанной ситуации» и т. д.

«Обстановку, в которой протекало детство поэта, нельзя не признать весьма неблагоприятной».-

«В этом плане следует признатьэволюцию профиля села Кузьминского» (в поэме «Кому на Руси жить хорошо»).

Молодая аспирантка, неглупая девушка, захотела выразить в своей диссертации о Чехове ту вполне справедливую мысль, что, хотя в театрах такой-то эпохи было немало хороших актеров, все же театры оставались плохими.

Мысль незатейливая, общедоступная, ясная. Это-то и испугало аспирантку. И чтобы придать своей фразе научную видимость, она облекла ее в такие казенные формы:

«Полоса застоя и упадка отнюдь не шла по линии отсутствияталантливых исполнителей».

Хотя «полоса» едва ли способна идти по какой бы то ни было «линии», а тем более «по линии отсутствия», аспирантка была удостоена ученой степени — может быть, именно за «линию отсутствия».

Другая аспирантка приехала из дальнего края в Москву собирать материал о Борисе Житкове, о котором она предполагала писать диссертацию. Расспрашивала о нем и меня, его старинного друга. Мне почудились в ней тонкость понимания, талантливость, и видно было, что тема захватала ее.

Но вот диссертация защищена и одобрена. Читаю — и не верю глазам:

«Необходимо ликвидировать отставание на фронте недопонимания сатиры».

«Фронт недопонимания»! Почему милая и несомненно даровитая девушка, едва только вздумала заговорить по-научному, сочла необходимым превратиться в начпупса?

Представьте себе, например, что эта девушка еще на университетской скамье заинтересовалась поэмой Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» и, раскрыв ученую книгу, прочитала бы в ней вот такие слова:

«Творческая обработка образа дворового идет по линии усиления показа трагизма его судьбы...»

Тут и вправду можно закричать «караул».

Что это за «линия показа» и почему эта непонятная линия ведет за собою пять родительных падежей друг за дружкой: линия (чего?) усиления (чего?) показа (чего?) трагизма (чего?) судьбы (кого?)?

И что это за надоедливый «показ», без которого, кажется, не обходится ни один литературоведческий труд? («Показтрагизма», «показ этого крестьянина», «показнародной неприязни», «показситуации» и даже «показэтой супружеской четы».)

Нужно быть безнадежно глухим к языку и не слышать того, что ты пишешь, чтобы создать, например, такую чудовищно косноязычную фразу:

«Вследза этим пунктом следовалпункт следующегосодержания, впоследствииизъятый».

Вообще патологическая глухота к своей речи доходит у этих литературных чинуш до того, что они даже не слышат самых звонких созвучий, вторгающихся в их канцелярскую прозу.

Вот несколько типичных примеров, постоянно встречающихся в их учебниках и литературоведческих книгах:

«Не увидела светапри жизни поэта...»

«Нигилизмпорождает эгоцентризми пессимизм...»

«По соображениям цензурной осторожности, а может быть, лишенный фактической возможности...»

Такое же отсутствие слуха сказывается, например, в словесной конструкции, которая все еще считается вполне допустимой:

«Нет сомнения,что основное значениеэтого выступления явилось проявлением того же стремления...»

Девушка, о которой мы сейчас говорили, в конце концов до того привыкает к этому канцелярскому слогу, что без всякого отвращения относится к таким, например, сочетаниям рифмованных слов:

«Работу по предупреждению стилистических ошибок в сочинениях учащихся следует начинать задолго до проведения сочинения, еще в процессе изучения литературного произведения»¹.

См. статью А. В. Клевцовой «Типы стилистических ошибок» в журнале «Русский язык в школе» (1962, № 3). Автор статьи — педагог, и никак невозможно понять, почему, обучая школьников правильной речи, она в своей собственной речи допускает такие уродства.

Эта конструкция уже не кажется ей недопустимо плохой. Вкус у нее до того притупился, что она не испытывает ни малейшего чувства гадливости, читая в другом месте о том, что «Островский проводит линиюотрицания и обличения», а Некрасов «идет по линиирасширения портрета за счет внесения сюда...»

И в конце концов ей начинает казаться, что это-то и есть настоящий научный язык!

Вот, например, каким слогом пишут методисты, руководящие работой педагогов:

«Мы убедились, что знания (чего?) динамики (чего?) образа (кого?) Андрея Болконского (кого?) учащихся (чего?) экспериментального класса оказались...» и т. д.

Снова пять родительных падежей в самой дикой, противоестественной связи!

Прочтите эту нескладицу вслух, и вы увидите, что, помимо всего, она вопиюще безграмотна, ибо слово учащихсяпоставлено не там и не в том падеже.

Если бы я был учителем и какой-нибудь школьник десятого класса подал мне свое сочинение, написанное таким отвратительным слогом, я был бы вынужден поставить ему единицу.

Между тем это пишет не ученик, а профессиональный словесник, и ему все еще неведомо элементарное правило, запрещающее такие длинные цепи родительных:

«Дом племянника жены кучера брата доктора».

С творительным канцелярского стиля дело обстоит еще хуже. Казалось бы, как не вспомнить насмешки над этим творительным, которые так часто встречаются у старых писателей:

У Писемского:

«Влетениеи разбитиестекол вороною...»

У Герцена:

«Изгрызение плана оногомышами...»

У Чехова:

«Объявить вдове Вониной, что в неприлеплении еюшестидесятикопеечной марки...» и т. д. (IV, 240).

Конечно, творительный здесь уродлив не сам по себе, а только в связи с канцелярскими отглагольными образованиями типа влетение, прилеплениеи т. д.

Я не удивился бы, встретив такой оборот в каком-нибудь нескладном протоколе, но может ли словесник, учитель словесников, говоря о величайшем произведении русского слова, ежеминутно прибегать к этой форме:

«Особенности изображения JI. Н. Толстьш человека...»

«Полное представление (!) имипортрета».

Многие из этих примеров показывают, как сильно активизировались формы с окончаниями ениеи ание:обнаружение, влетение, смотрение, мешание, игранне (роли) и проч.

Количество этих отглагольных имен уже само по себе служит верным свидетельством канцеляризации речи, особенно в тех случаях, когда эта форма влечет за собой неуклюжую пару творительных.

Впрочем, дело не только в формах «ение», «ание», но и в самих творительных падежах, нагромождение которых приводит иногда к самым забавным двусмыслицам. Когда, например, С. Ю. Витте в своих ценных воспоминаниях пишет:

«Владимир Александрович был сделан своим отцом сенатор о м»,

требуется большое напряжение ума, чтобы понять, что отец этого персонажа отнюдь не сенатор.

В умной книге, посвященной детскому языку (языку!), то и дело встречаются такие конструкции:

«Овладение ребенком родным языком».

«Симптом овладения ребенкомязыковой действительностью».

Не всякий управдом рискнет написать приказ: «О недопущении жильцамизагрязнения лестницы кошками».

А литераторы без зазрения совести пишут:

«Освещение Блокомтемы фараона», «показ Пушкиным»,«изображение Толстым».

И даже:

«Овладение школьниками прочными навыками (!!!)».

Как-то даже совестно видеть такое измывательство над живой русской речью в журнале, носящем название «Русский язык в школе» и специально посвященном заботам о чистоте родного языка. Ведь даже пятиклассники знают, что скопление творительных неизбежно приводит к таким бестолковейшим формам:

Картина написана маслом художником.

Герой награжден орденом правительством.

Он назначен министром директором’.

Но это нисколько не смущает убогого автора. Он храбро озаглавил свою статейку: «За дальнейший подъем грамотности учащихся» и там, нисколько не заботясь о собственной грамотности, буквально захлебывается милыми ему административными формами речи:

«надо отметить», «необходимо признать», «приходится снова указывать», «приходится отметить», «особенно надо остановиться», «следует особо остановиться», «необходимо указать», «необходимо доба

Б. Н. Головин. О культуре русской речи. Вологда, 1956. С. 96. См. также обычные газетные формулы: «злоупотребление тов. Прудки- ным своим служебным положением», и т. п.

вить», «необходимо прежде всего отметить», «следует иметь в виду» и т. д.

И все это зря, без надобности, ибо каждый, кто берет в руки перо, как бы заключает молчаливое соглашение с читателями, что в своих писаниях он будет «отмечать» только то, что считает необходимым «отметить». Иначе и Пушкину пришлось бы писать:

Надо отметить, что в синем небе звезды блещут,

Необходимо сказать, что в синем море волны хлещут,

Следует особо остановиться на том, что туча по небу идет, Приходится указать, что бочка по морю плывет.

Охотно допускаю, что в официальных речах такие обороты бывают уместны, да и то далеко не всегда. Но каким нужно быть рабом канцелярской эстетики, чтобы услаждать себя ими в крохотной статейке, повторяя чуть ли не в каждом абзаце, на пространстве трех с половиной страничек: «необходимо остановиться», «необходимо признать». Человек поучает других хорошему литературному стилю и не видит, что его собственный стиль анекдотически плох. Чего стоит одно это «остановиться на»,повторяемое, как узор на обоях.

Теперь этот узор в большом ходу.

«Остановлюсь на вопросе», «остановлюсь на успеваемости», «остановлюсь на недостатках», «остановлюсь на прогулках», и на чем только не приходится останавливаться кое-кому из тех, кто не дорожит русским словом!» — меланхолически замечает Б. Н. Головин.

Так же канцеляризировалось слово вопрос,«тут, — говорит тот же автор, — «осветить вопрос»и «увязать вопрос»,и «обосновать вопрос», и «поставить вопрос»и «продвинуть вопрос»,и «продумать вопрос», и «поднять вопрос»(да еще «на должный уровень»и «на должную высоту»!)... Все понимают, что само по себе слово «вопрос»,— продолжает ученый, — не такое уж плохое. Больше того: это слово нужное, и оно хорошо служило и служит нашей публицистике и нашей деловой речи. Но когда в обычном разговоре, в беседе, в живом выступлении вместо простого и понятного слова «рассказал» люди слышат «осветил вопрос», а вместо «предложил обменяться опытом» — «поставил вопрос об обмене опытом», им становится немножко грустно».

Головин говорит об ораторской речи, но кто же не знает, что все эти формы проникли и в радиопередачи, и в учебники русской словесности, и даже в статьи об искусстве.

Так же дороги подобным приверженцам канцелярского слога словосочетания: «с позиций», «в деле», «в части», «в силу», «при наличии», «дается», «имеется»и т. д.

«Упадочнические настроения имеютсяу многих буржуазных поэтов».

«Мужик в этой поэме Некрасова даетсячеловеком пожилым».«В делеучения поэзии Блока...»

«В силу слабостиего мировоззрения».

Сила слабости! Право, это стоит «линии отсутствия».

В такой же шаблон превратилась и другая литературная формула: «сложный и противоречивый путь».

Если биографу какого-нибудь большого писателя почему-либо нравятся его позднейшие вещи и не нравятся ранние, биограф непременно напишет, что этот писатель «проделал сложный и противоречивый путь».Идет ли речь о Роберте Фросте, или о Томасе Манне, или об Уолте Уитмене, или об Александре Блоке, или об Илье Эренбурге, или

о Валерии Брюсове, или об Иване Шмелеве, или о Викторе Шкловском, можно предсказать, не боясь ошибиться, что на первой же странице вы непременно найдете эту убогую формулу, словно фиолетовый штамп, поставленный милицией в паспорте:

«сложный и противоречивый путь»¹.

На днях я увидел на столе у приятеля роман Н. С. Лескова «Соборяне». В конце книги была небольшая статья. Не раскрывая ее, я сказал:

Готов держать какое угодно пари, что здесь с первых же слов будет напечатана формула: «сложный и противоречивый».

Так и случилось. Но действительность превзошла мои предсказания: на трех первых страницах статьи формула эта встречается трижды:

«сложный и противоречивый путь» (стр. 319),

«сложное и противоречивое отношение» (320),

«сложное и противоречивое отношение» (321).

Или вчитайтесь внимательнее в такие фантастические строки: «Журнал предполагает расширить свою тематику за счет более полного освещения вопросов советского государственного строительства», — такое объявление напечатал в 1960 году один сугубо серьезный ученый журнал².

Для всякого, кто понимает по-русски, это значит, что журнал вознамерился наотрез отказаться от полного освещения одного из наиболее насущных вопросов нашей общественной жизни. Ведь если первое дается за счет чего-то второго, это значит, что второе либо сокращено, либо вовсе отсутствует. Между тем ученый журнал и не думал хвалить

В последнее время к этим словесным стандартам присоединилась формула «в целях художественной выразительности»:

«Гоголь в целях художественной выразительности...»,

«Короленко в целях художественной выразительности...»,

«Шишков в целях художественной выразительности...».

Печатное обращение к читателям журнала «Советское государство и право» (в конце 1960 г.).

ся перед своими подписчиками, что он сузит, сократит или даже вовсе выбросит одну из самых животрепещущих тем современности! Он, очевидно, хотел выразить прямо противоположную мысль. Но его подвело пристрастие к канцелярскому слогу.

Студентка берет газету и читает в ней такие слова:

«При возникновении исчезновениясилы земного притяжения наступает состояние невесомости».

Она идет в больницу справиться о здоровье матери, и врач утешает ее такими словами:

«Завтра при наличии отсутствиясыпи мы переведем ее из изолятора в общую».

В это же время студентка получает из отборочной комиссии университета такую бумагу:

«Неполучениеот вас требуемых документов повлечет за собой нерас- смотрениевашего заявления».

«Нерассмотрение заявления», «наличие отсутствия», «возникновение исчезновения», «в силу слабости», «за счет» и проч. Мудрено ли, что, когда студентка кончает свой вуз и выходит на литературное поприще, у нее до того притупляется слух к языку, что она начинает создавать вот такие шедевры:

«Развивая свое творческое задание(?), Некрасов в отличие(?) от Бартенева дает(?) великого поэта (так и сказано: «дает великого поэта». — К. Ч.) и здесь, в окружении сказочного ночного пейзажа, работающим (так и сказано: «дает поэта работающим». — К. Ч.)и сосредоточенно думающим,имею щимсложную волнующую жизнь (так и сказано: «имеющим жизнь». — К.¥.), как-то соотносящуюся с жизнью народа, — не случайно так выпуклои рельефно,сразу же за раскрытием только что названнойособенности образа Пушкина, воспроизводится Некрасовым татарская легенда о трогательной дружбе русского поэта со свободной певческой (?!?) птичкой — соловьем».

Прочтите эту околесицу вслух (непременно вслух!), и вы увидите, что я недаром кричу «караул»: если о гениальном поэте, мастере русского слова, у нас позволяют себе писать и печатать такой густопсовый сумбур — именно потому, что он весь испещрен псевдонаучными (а на самом деле канцелярскими) фразами, значит, нам и вправду необходимо спасаться от этой словесной гангрены.

В предисловии к одной своей книге я позволил себе сказать:

«Эта книга...»

Редактор зачеркнул и написал:

«.Настоящаякнига...»

И когда я возразил против этой поправки, он сию же минуту предложил мне другую:

«Даннаякнига...»

И мне вспомнилось в тысячный раз гневное восклицание Чехова: «Какая гадость чиновничий язык. «Исходя из положения», «с одной стороны...», «с другой стороны», и все это без всякой надобности. «Тем не менее», «по мере того» чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь... Неясно, холодно и неизящно: пишет, сукин сын, точно холодный в гробу лежит».

Негодование Чехова вызвано исключительно казенными бумагами, но кто же может объяснить, почему авторы, которые пишут о литературных явлениях старого и нового времени, обнаруживают такое пристрастие к этому «неясному, холодному и неизящному» стилю, связывающему их по рукам и ногам? Ведь только эмоциональной, увлекательной, взволнованной речью могли бы они передать — особенно школьникам — то светлое чувство любви и признательности, какое они питали всю жизнь к благодатной поэзии Пушкина. Потому что дети до конца своих дней возненавидят творения Пушкина и его самого, если вы вздумаете беседовать с ними на таком языке, каким пишутся казенные бумаги.

«Показ Пушкиным поимки рыбаком золотой рыбки, обещавшей при условии (!) ее отпуска в море значительный (!) откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение (!)... Повторная встреча (!) с рыбкой, посвященная вопросу (!) о новом корыте...»

Эта убийственно злая пародия талантливого юмориста Зин. Папер- ного хороша уже тем, что она почти не пародия: именно таким языком протоколов и прочих официальных бумаг еще недавно принято было у нас говорить в учебниках, брошюрах, статьях, диссертациях о величайших гениях русской земли.

Когда Паперный сочинял «поимку рыбаком» и «отпуск в море», ему и в голову не приходило, что для педагогов написана ученая книга, где о той же пушкинской сказке говорится такими словами:

«...в «Сказке о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкин, рисуя нарастающее чувство гнева «синего моря» против «вздурившейся» старухи в форме вводных предложений...», «При второй «заявке» старухи...», «С ростом аппетита «проклятой бабы» растет реакция синего моря».

Так и напечатано: «реакция синего моря». Чем же это лучше «показа поимки» и «вопроса о новом корыте»?

Это немыслимо, это безумно, этому трудно поверить, но даже в «высоких жанрах», даже в беллетристике, даже в художественной (!) литературе еще очень недавно процветал этот стиль, тяготеющий к газетным шаблонам. Лет десять назад в некоем журнале был напечатан роман, в котором положительный герой, сверкающий всеми добродетелями, изъяснялся на таком языке:

«— Мы располагаем прекрасной горной техникой. Необходимо добиться механизации всех процессов работы, повсеместно ввести дис

танционное управление. Тяжелые врубовые машины, скрепковые транспортеры, мощные электровозы» и т. д.

«...Пока они сами не поймут порочности своих методов руководстваили пока не поставят этих руководителей перед фактом необходимостисложить полномочия по несоответствию сегодняшнему дню» и т. д.¹

К счастью, в последнее время такой стиль из романов и повестей уже начинает выветриваться.

Тяжелую грусть пришлось мне пережить на днях, когда пламенное сочувствие моей борьбе с канцелярскими формами речи выразил мне один краснодарский читатель в очень любезном письме, от которого, к моему изумлению, так и разит канцелярщиной.

«Товарищу Корнею Чуковскому, — начинается это письмо. — Ваша статья в газете (!) «Известия» (!) за 26-е ноября (!) 1960 года (!) под заголовком (!) «Сыпь» о родном нашем языке (!) (словно мне, автору «Сыпи», неизвестно, где она напечатана и какова ее тема. — К. Ч.) является более чем своевременной, и ее нужно всячески приветствовать, так же как и другие статьи по этому вопросу. Судя по заголовку статьи, этот недостаток является болезнью и ее надо упорно и настойчиво лечить.

Говоря об этой болезни, нельзя не посетовать на безразличное отношение как со стороны прессы, так и ряда органов и организаций...», и т. д., и т. д., и т. д.

Я читал это письмо и чуть не плакал. Было от чего прийти в отчаяние! Ведь я надеялся, что при помощи газетной статьи мне удастся хоть отчасти обуздать приверженцев канцелярского слога. Но оказывается, даже те, кто солидарен со мною, выражают свою солидарность при помощи тех самых шаблонов, с которыми я пытался бороться: «нужно всячески приветствовать», «нельзя не посетовать», «упорно и настойчиво», «как со стороны», «так и ряда органов и организаций» и проч.

Но недолго был я безутешен: через несколько дней ко мне из Ташкента пришло письмо другого читателя, где он, метко характеризуя канцелярит как тяжелый недуг, дает клятву в кратчайший же срок избавиться от этой напасти:

«Диагноз поставлен убийственно точно: канцелярит,— пишет он. — Это слово ударило меня по глазам. Я обнаружил, что болен канцеляри

См. об этом романе статью A. JI. Б ы л и н о в а «Без поэзии». «Литературная газета» от 23 июля 1953 года. Цитирую по статье академика В. В. Виноградова «О языке советских художественных произведений» в сборнике «Вопросы культуры речи», изданном Академией наук СССР. Вып. I. М., 1955. С. 59.

том состоянии. Они заглянули в данный гараж и увидели, что на полу лежат четыре связки штакетника. Герасимов и Агейчиков вышли из гаража, прикрыли створку двери и ушли распивать спиртосодержащую жидкость. После распития спиртного Герасимов и Агейчиков уснули. 05.08.2004 г., когда они проснулись, у них возник преступный умысел, направленный на тайное хищение чужого имущества из гаража № 42 по ул. Калинина, 47 «в» в г. ... а именно четырех связок штакетника, принадлежащих Еркалову. Реализуя задуманное, примерно в 08 часов этого же дня Герасимов и Агейчиков пришли в вышеуказанный гараж, и, убедившись, что за их преступными действиями никто не наблюдает, Герасимов открыл незапертую створку двери гаража, после чего вместе с Агейчиковым они незаконно проникли внутрь, откуда тайно похитили четыре связки штакетника. В каждой связке 40 штук, стоимость одного штакетника 5 руб. 60 коп. Затем Герасимов и Агейчиков с похищенным с места преступления скрылись, причинив потерпевшему Еркалову материальный ущерб на сумму 896 руб.

В судебном заседании Герасимов С. В. и Агейчиков А. В. вину в совершении инкриминируемого деяния признали полностью и заявили ходатайство о постановлении приговора без проведения судебного разбирательства. При этом подсудимые пояснили, что обвинение, характер и последствия заявленного ходатайства им понятны, ходатайство заявили добровольно после консультации с защитником.

Желание подсудимых на постановление приговора без проведения судебного разбирательства подтверждено ими в судебном заседании, данных, указывающих на нарушение уголовно-процессуального закона при получении согласия подсудимых об особом порядке принятия судебного решения, не имеется.

Потерпевший Еркалов представил суду заявление о согласии на рассмотрение дела в особом порядке в его отсутствие.

Суд, выслушав подсудимых, защитника, государственного обвинителя, возражений по существу ходатайства не заявивших и полагающих необходимым заявленное ходатайство удовлетворить, считает возможным согласиться с указанным ходатайством в силу ст. 314—315 УПК РФ.

Предъявленное Герасимову С. В. и Агейчикову А. В. обвинение подтверждается собранными по делу доказательствами.

Суд квалифицирует действия Герасимова и Агейчикова по п. а, б ч. 2 ст. 158 УК РФ как тайное хищение чужого имущества, совершенное группой лиц по предварительному сговору, с незаконным проникновением в хранилище.

При назначении наказания судом учитываются тяжесть и общественная опасность совершенного деяния, данные о личности подсудимых, имеющих постоянное место жительства, характеризующихся удовлетворительно. Герасимов ранее судим, Агейчиков судимостей не имеет. В качестве обстоятельств, смягчающих наказание, судом при-знаются полное признание вины, искреннее раскаяние в содеянном, возмещение ущерба.

С учетом изложенного, суд полагает, что подсудимым должно быть назначено наказание в виде лишения свободы. Герасимову с учетом имеющегося в его действиях рецидива преступлений.

Наказание в виде лишения свободы на основании ст. 73 УК РФ следует считать условным с испытательным сроком, так как Герасимов и Агейчиков в изоляции от общества не нуждаются.

Гражданский иск потерпевшего следует оставить без рассмотрения, признав за гражданским истцом право на разрешение спора в порядке гражданского судопроизводства. При этом учитывается, что сумма заявленного иска не соответствует объему похищенного подсудимыми.

Руководствуясь ст. 296—299, 302—304, 307—309 УПК РФ, суд ПРИГОВОРИЛ:

Герасимова Сергея Владимировича и Агейчикова Анатолия Викторовича признать виновными в совершении преступления, предусмотренного п. а, б ч. 2 ст. 158 УК РФ, назначить наказание Герасимову С. В. в виде двух лет лишения свободы, Агейчикову А. В. в виде одного года лишения свободы.

На основании ст. 73 УК РФ наказание в виде лишения свободы считать условным с испытательным сроком Герасимову С. В. два года, Агейчикову А. В. — один год.

Меру пресечения до вступления приговора в законную силу изменить на подписку о невыезде, освободить подсудимых из-под стражи в зале суда.

Гражданский иск Еркалова А. А. оставить без рассмотрения, признав за гражданским истцом право на разрешение спора в порядке гражданского судопроизводства.

Приговор может быть обжалован в ... краевой суд через районный суд в течение 10 дней.

В случае подачи кассационной жалобы осужденные вправе ходатайствовать о своем участии в рассмотрении дела судом кассационной инстанции.

Судья

Приложение 15

РЕШЕНИЕ именем Российской Федерации

марта 2004 г. г. Шарыпово

Судья Шарыповского городского суда ... края

при секретаре ... с участием заявителя Князевой Людмилы Афанасьевны,

рассмотрев в открытом судебном заседании гражданское дело по заявлению Князевой Людмилы Афанасьевны о внесении исправлений в запись акта гражданского состояния,

УСТАНОВИЛ:

Князева Л. А. обратилась в суд с заявлением о внесении исправления в ее отчестве. В актовой записи о ее рождении девичья фамилия Яковлева (№ 64 от 12.09.1951 г. Шарыповского загса) ее отчество указано как «Афанасьевна» вместо «Афанасьевна», на основании данной записи ей было выдано свидетельство о рождении с аналогичным отчеством. Однако имя ее отца было Афанасий, что подтверждается свидетельством о смерти Яковлева А. И. В ее личных документах также указано правильно ее отчество «Афанасьевна» (свидетельство о браке, трудовая книжка, диплом, пенсионное удостоверение). Органами загса ей отказано в исправлении по причине отсутствия оснований, так как актовая запись о рождении отца отсутствует, а в актовой записи о браке ее родителей отчество ее отца значится «Афонасий». Решение суда ей необходимо для обмена паспорта.

В судебном заседании Князева Л. А. полностью поддержала свое требование, повторив в пояснении изложенное ею в заявлении.

Заинтересованное лицо, Шарыповский территориальный отдел Управления загс Администрации ... края представил в суд письменный отзыв, в котором против требований заявительницы не возражал и просил рассмотреть дело в отсутствие своего представителя.

Заслушав заявительницу, изучив материалы дела, суд находит требования Князевой Л. А. подлежащими удовлетворению.

В соответствии со ст. 307 ГПК РФ суд рассматривает дела о внесении исправлений или изменений в записи актов гражданского состояния, если органы записи актов гражданского состояния при отсутствии спора о праве отказались внести исправления или изменения в произведенные записи.

Приложение 15

Согласно извещению Шарыповского территориального отдела управления загс администрации ... края от 06.02.2004 г. Князевой отказано о внесении изменений в запись акта о ее рождении № 64 от 26.08.1951 г. ввиду отсутствия оснований, так как запись акта о рождении ее отца отсутствует, а в актовой записи о браке ее родителей № 21 от 12.07.1947 г. значится имя жениха «Афонасий».

Спор о праве по данному делу отсутствует.

Требования заявительницы подтверждаются следующими материалами дела:

справкой о рождении Яковлевой JI. А., выданной Шарыповским ТО УЗАГС администрации ... края № 64 от 09.02.2004 г., согласно которой в архиве Шарыповского загса имеется запись о рождении Яковлевой Людмилы Афонасьевны № 64 от 12.09.1951 г. с датой ее рождения 26.08.1951 г., местом рождения г. Шарыпово, ее отцом указан Яковлев Афанасий Иванович, мать — Яковлева Таисья Яковлевна;

справкой этого же загса № 1 от 16.02.2004 г., согласно которой Яковлев Афанасий Иванович умер 03.08.1963 г. в с. Шарыпово ... края (актовая запись № 21 от 08.08.1963 г.);

свидетельством о браке между Князевым Николаем Ивановичем и Яковлевой Людмилой Афанасьевной (актовая запись № 21 от 21.04.1972 г.), а также дипломом об окончании библиотечного техникума, трудовой книжкой, пенсионным удостоверением, выданными на имя Князевой Людмилы Афанасьевны.

Поскольку при регистрации рождения ребенка его отчество записывается по имени отца, суд считает, что требования заявительницы обоснованны, поскольку имя ее отца было Афанасий, о чем свидетельствует актовая запись о его смерти, а также личные документы заявительницы с указанием ее отчества Афанасьевна. При таких обстоятельствах суд полагает заявленное требование заявительницы подлежащим удовлетворению.

Руководствуясь ст. 194—198 ГПК РФ, судья

РЕШИЛ:

Заявление Князевой Людмилы Афанасьевны удовлетворить.

В актовую запись о рождении Яковлевой Людмилы Афонасьевны № 64 от 12 сентября 1951 г. внести исправления, указав в графе отчество ребенка — Афанасьевна.

Решение может быть обжаловано в ... краевой суд в течение 10 дней.

Судья

подпись

Функции параллельных синтаксических конструкций в речи юриста

При выборе одной из этих конструкций следует учитывать речевую ситуацию и стиль речи. Причастные и деепричастные обороты характерны для книжной речи. В устной разговорной речи используются, как правило, конструкции с придаточными предложениями. Возьмем два примера.

Свидетели, которые были вызваны в суд, дали показания, которые подтверждают виновность подсудимого.

Свидетели, вызванные в суд, дали показания, подтверждающие виновность подсудимого.

Какой из них вы употребите в разговоре с коллегой? Конечно, с придаточными предложениями, так как для устной речи характерны глаголы.

Конструкции с отглагольными существительными употребляются в письменной речи и придают ей сугубо книжный, официальный характер: на основании изложенного; ввиду вновь открывшихся обстоятельств; в соответствии с требованиями статьи... и др.

Причастные и деепричастные обороты уточняют какой-либо признак предмета или действия (причастные обороты) или условие, время, причину действия (деепричастные обороты), поэтому частотны в тексте закона.

В УК РФ причастные обороты могут уточнять а) характерные признаки преступлений: Хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся применением насилия к гражданам либо угрозой его применения, а равно уничтожением или повреж« дением чужого имущества, — наказывается... (ст. 213 УК РФ)^Цб) способ совершения преступления {убийство, совершенное особой жестокостью),в) обстоятельства, которые учитываютс при назначении наказания (При назначении наказания учитыв' ются характер и степень общественной опасности преступлен' и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчаю и отягчающие наказание...).Вот как, например, причастны обороты уточняют обязанности и права совершеннолетних тей по содержанию родителей: Трудоспособные совершенноле ние дети обязаны содержать своих нетрудоспособных нуждй щихся в помощи родителей и заботиться о них. Размер ал тов, взыскиваемых с каждого из детей, определяется сисходя из материального и семейного положения родителей и детей... в твердой денежной сумме, подлежащей уплате ежемесячно... Дети освобождаются от уплаты алиментов родителям, лишенным родительских прав(ст. 87 СК РФ).

Исследование доказательств в судебном следствии производится в таком порядке: После исследования доказательств, представленных стороной обвинения, исследуются доказательства, представленные стороной защиты(ст. 274 УПК РФ). Уточнить срок договора поднайма жилого помещения также помогают причастные обороты: Договор поднайма жилого помещения, предоставленного по договору социального найма, заключается на срок, определяемый сторонами договора поднайма такого жилого помещения(ст. 77 ЖК РФ).

В ТрК РФ причастные обороты уточняют различные условия оплаты труда: Гарантии и компенсации работникам, совмещающим работу с обучением в вечерних {сменных) общеобразовательных учреждениях, не имеющих государственной аккредитации, устанавливаются коллективным договором или трудовым договором (ст. 176).

Уточняющую функцию выполняют и анкетные данные обвиняемых и подсудимых, которые оформляются с помощью причастных оборотов: родившийся(когда? где?), имеющий обра- зование, работающий(где? кем?), проживающий(где?), судимый (когда? кем? по какой статье? на какой срок?), освободившийся (когда?).

Иногда несколько причастных оборотов соединены между собой подчинительной связью, образуют цепочку, в которой предыдущий причастный оборот поясняется последующим: Суд, прокурор, а также следователь, с согласия прокурора, вправе прекратить уголовное дело в отношении лица (какого?), не достигшего восемнадцатилетнего возраста, совершившего преступление(какое?), не представляющее большой общественной опасности(см. также ст. ИЗ УК РФ).

Деепричастные обороты уточняют различные обстоятельства. Это, как правило, обстоятельства времени, причины, каких-либо условий. В клишированном построении Рассмотрев материалы дела, следователь {суд) установил... деепричастный оборот вводит читающего в курс дела: называет время или условие установления определенных фактов. В клише На основании изложенного, руководствуясь статьей... следователь постановил... деепричастный оборот указывает основание (причину) тех выводов, к которым пришел следователь.

В УК РФ деепричастный оборот обосновывает причины мягкого наказания или условия назначения дополнительных видов наказания (Суд, назначая условное осуждение, может возложить на условно осужденного исполнение определенных обязанностей...); в АПК РФ он указывает причины или условия возобновления разбирательства дела: Арбитражный суд, признав во время совещания необходимым дополнительно исследовать доказательства или продолжить выяснение обстоятельств, имеющих значение для дела, возобновляет разбирательство дела (ст. 125)’.

Довольно часто причастные и деепричастные обороты используются в документах, составляемых нотариусом, следователем, прокурором. Здесь они содействуют проявлению предельной точности.

Во вводной части договора аренды причастные обороты уточняют данные договаривающихся сторон и объект аренды:

Договор аренды автотранспортного средства

« » 2000 г.

(место заключения)

Предприятие в лице его руководителя

(наименование)

, действующего на основании...

(фамилия, имя, отчество, должность)

, именуемое в дальнейшем «Арендатор», с одной стороны, и гражданин , имеющий

(фамилия, имя, отчество) на праве собственности автомобиль, именуемый в дальнейшем «Арендодатель», с другой стороны, заключили настоящий договор о нижеследующем.

В тексте 23 февраля 2004 г. Симонов и Парамонов, находившиеся в состоянии алкогольного опьянения, предварительно договорившись о совершении кражи, подошли к гаражу, принадлежащему гр-ну Извекову, и, взломав замок на двери гаража, похитили автомашину... причастные и деепричастные обороты уточняют отягчающие ответственность обстоятельства: состояние алкогольного опьянения, предварительный сговор, а также способ совершения преступления.

См. также ч. 2 ст. 11 и ст. 241 ГПК РФ.

В тексте Павлова Клавдия Михайловна, работая буфетчицей в кафе «Ева», по предварительному сговору с буфетчицей того же кафе Мартьяновой Земфирой Ивановной в период с 5мая по 16 сентября 2000 г. систематически присваивала деньги из торговой выручки названного кафе, похитив таким образом 23 348рублей. Образовавшиеся в результате хищения недостачи Павлова совместно с Мартьяновой скрывала путем другого преступления — обмана покупателей в крупных размерах, торгуя фальсифицированными спиртными напиткамиуточняются условия совершения преступления и причиненный ущерб.

В устной ораторской речи причастные и деепричастные обороты приобретают экспрессивные оттенки и создают динамичность, выразительность: «Молодой талант (Висновской. — Я. И.) уже замечен, выделен из толпы лицедеев из-за куска хлеба. Талант, воплощенный в обольстительные формы молодой красоты, замечен трижды — артистка делается любимицей. Тут-то бы, кажется, быть довольной, как никогда, своим положением... а она... находит отголосок своему душевному состоянию. Очаровавшая ее своей эстетической карьерой сцена разочаровывает ее своим реализмом будничной жизни артиста... Служа эстетическому запросу публики на сцене, она не обретала покоя и после того, как опускался занавес театра. Прошлое, ее чем-то жестоко оскорбившее, носилось перед ней как темное пятно, которое мешает счастью» (Ф. Н. П.).

Для того чтобы параллельные синтаксические конструкции грамотно и уместно употреблялись вами в речи, рассмотрим недочеты, которые встречаются в их использовании.

Употребление причастных оборотов

Отдельные причастные и деепричастные обороты в юридической речи являются клишированными, напр.: смягчающие ответственность обстоятельства; руководствуясь ст. ... УПК РФ; предусмотренное ст. ... УК РФ; допрошенный в качестве обвиняемого,и используются в определенных структурно-композиционных частях юридических текстов.

Анализ процессуальных актов и судебных речей обнаружил ошибки в употреблении причастий и причастных оборотов. Хотелось бы предостеречь от них. Эти ошибки следующие.

Неправильное образование форм причастий: смогущих, пожелающих, запомненных и т. д.: Исаков / сумеющий выхва-

Содержание