Вопрос 10. Эволюция утопического сознания в советской фантастической литературе 1950-1960-х гг.

А.и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом».

Историческим и культурным фоном создания повести стало завершение периода "Оттепели", выведшего в светлое поле общественного сознания преступления сталинской диктатуры. Отныне общественная мысль потекла в двух взаимоисключающих направлениях: подавить комплекс вины, оправдать так или иначе сталинский режим - либо попытаться осмыслить сталинизм как явление, увидеть за частностями всеобщую проблематику тоталитаризма, понять его причины, внутреннее устройство, наметить возможности преодоления. На этот второй путь Стругацкие решительно вступили предыдущим своим произведением - повестью "Попытка к бегству" (1962), где их героям - людям будущего, носителям позитивного нравственного идеала, в более ранних книгах сталкивавшимся главным образом с трудностями познания, освоения непокоренной природы и т.п. - впервые противостоит враждебная социальная сила. В новой повести изображение тоталитарного общества выведено авторами на принципиально новый уровень. Стругацкие практически отказались от свойственных отечественным и зарубежным антиутопиям 20-40-х гг. фантастических научных и технических допущений, положив в основу образа диктатуры материал хорошо знакомой большинству читателей земной истории: позднее средневековье, обильно уснащенное узнаваемыми деталями недавнего прошлого. И если "серые штурмовики", расползающиеся из пивных по улицам инопланетного королевства Арканар, не могли не вызывать в памяти читателей коричневых штурмовиков, приведших к власти Гитлера (и так же, как в повести, им уничтоженных), то такие эпизоды, как дело врачей-отравителей или получаемые под пыткой признания в каком-то немыслимом шпионаже, недвусмысленно отсылали к сталинской эпохе (более того, всемогущий "министр охраны короны", гроссмейстер интриги и террора, носил в рукописи Стругацких совсем уж говорящее имя - Рэбия, замененное по настоянию издательства на более нейтральное Рэба).

Впрочем, убедительность предлагаемого Стругацкими анализа проблемы тоталитаризма - не только в узнаваемых деталях, но и в точности расставленных акцентов. Самодовольное невежество, нетерпимое к малейшему отклонению от среднего уровня "серости" ("Грамоту знаешь? На кол - слишком много знаешь!"), выходит на социальную сцену стихийно, в виде слабо управляемой вольницы, лишь слегка подталкиваемой закулисными интригами, - но оно только прокладывает путь хладнокровной, жестко организованной системе подавления, с доходящей до абсурда бюрократией (сочный эпизод выдачи гражданам "знаков очищения"), с пыточным ремеслом, возведенным в ранг точной науки... Для Рэбы - ключевой фигуры в этом процессе - Стругацкие находят чрезвычайно емкое определение: "гений посредственности", - а среди побудительных мотивов его деятельности выделяют страх; именно такой тип личности (весьма умеренные интеллектуальные и иные способности в сочетании с исключительными хитростью и цепкостью, полное отсутствие принципов и убеждений, патологическая любовь к себе и страх за свою жизнь) выдвинулся в XX веке в качестве наиболее опасного у власти. Стругацкие отмечают глубокое родство государственной диктатуры и криминального мира, их взаимозависимость и готовность к совместным действиям.

Что противостоит в повести Стругацких насилию и мракобесию? Вопреки канону советской идеологии, широкие массы трудящихся не играют здесь сколь-нибудь серьезной роли. Отдавая дань советской традиции, Стругацкие сочувственно рисуют романтизированный образ вечного мятежника, вождя народных восстаний Араты - но определенно говорят о полной бесплодности такой борьбы. Единственной силой, в которой Стругацкие видят залог социального прогресса (который для них неразрывно связан с прогрессом нравственности), оказываются "книгочеи" - ученые, поэты, изобретатели: "В этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего" (ср. в позднейшем - конец 80-х - интервью Бориса Стругацкого: "Мы объявили <интеллигенцию> единственным гарантом будущего"). В единственном идеологическом отступлении(внутреннем монологе главного героя повести, Антона-Руматы, беспрецедентном, для Стругацких, по длине и к тому же расположенном в ключевом месте, перед кульминацией авантюрной сюжетной линии) писатели дают свою модель общественного развития: даже самое дикое общество, даже самое жестокое и агрессивное государство, ненавидя культуру и ее носителей, все-таки нуждаются в них - чисто прикладным образом, "чтобы не отстать от соседей", - и вынуждены поощрять науку и искусство, которые формируют "людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, ... им нужна ... атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением..." По мере "интеллектуализации общества" таких людей становится все больше - и они оказываются способны противостоять репрессивным механизмам (эта идея, во многом близкая взглядам крупнейших мыслителей-гуманистов XX века - Антуана де Сент-Экзюпери, Эриха Фромма, - получила наиболее полное развитие в повести "Гадкие лебеди" (1967) и подверглась затем критическому переосмыслению в более поздних произведениях, начиная с повести "За миллиард лет до конца света" (1974)). Ключевым для понимания Стругацкими истории выступает заданный в обрамляющей новелле образ "анизотропного шоссе": двигаться можно только в одну сторону, к отношениям братства и взаимопомощи, любое движение вспять ведет к мрачным призракам, к миру насилия.

Пласт социально-исторической проблематики был, по-видимому, центральным в восприятии повести современниками. Разумеется, читательский успех книги не в малой степени обеспечивал более поверхностный пласт смыслов - захватывающий авантюрный сюжет, продуктивно использующий излюбленные читателем (особенно молодым) ходы классического историко-приключенческого романа (Александр Дюма и т.п.): противостояние героя с немногочисленной горсткой друзей - и слабой, но коварной власти; переживаемые героем драматические перипетии на грани жизни и смерти; свойственное ему сочетание воинской доблести и крайней целеустремленности с жаждой любви, душевной тонкостью, блестящим остроумием... Однако значение повести Стругацких этим не исчерпывается: в ней присутствует и третий, глубинный смысловой пласт экзистенциального порядка. Здесь в центре - главные для духовных исканий XX века проблемы возможности действия и ответственности. Эта тема разворачивается в полной мере в диалоге Руматы и Будаха, приводя в итоге к дилемме: невозможно волевым усилием, извне изменить мир и человека к лучшему - но невозможно и смириться, оставив все идти своим чередом. Стругацкие предельно заостряют вопрос: предмет разговора - судьба всего человечества, и возможности героя полагаются практически неограниченными ("представьте себе, что вы Бог..."). Но несложно увидеть за этим предельным случаем каждодневную реальность любой мыслящей личности. Идея неограниченной ответственности каждого человека с этих пор становится для Стругацких стержневой, находя наиболее сильное выражение в повести "За миллиард лет до конца света"; в большинстве последующих произведений сохранится и трехуровневая содержательная структура: авантюрный сюжет - острая социологическая или футурологическая проблематика - универсальные вопросы нравственности и человеческой природы.

Доходчивость и убедительность сложно организованной системы смыслов обеспечивается в повести Стругацких отточенным мастерством языка, стилевой игрой, психологически точной обрисовкой характеров. Стругацкие смело и к месту используют весь спектр языковых средств - от корявого просторечия в говоре солдат, стражников, монахов до выморочной казенщины в речах чиновников и нелепо-высокопарных архаизмов в устах "благородных донов" (и даже имитацию блатной фени в переговорах Рэбы и Ваги-Колеса); высший пилотаж в работе со словесной тканью - создание жизнеспособных идиом и речевых формул, перешедших в разговорную речь читателей и поклонников Стругацких: таковы, к примеру, эмоциональное "хвостом тя по голове!" в речи одного из стражников и ритуально-этикетный зачин "не вижу, отчего бы благородному дону..." у эпизодического персонажа дона Сэры (любопытно, как Стругацкие подсказывают читателю возможность взятия этих выражений на вооружение, вкладывая их, в виде иронической цитаты, в уста самого Руматы). В "Трудно быть богом" Стругацкие проявляют себя подлинными мастерами психологически значимой детали (на которой, в частности, строятся образы героев второго плана: неумелая улыбка преданного мальчика-слуги Уно, пухлые ручки командира штурмовиков Абы...). Стругацкие стремятся к полноте художественного мира повести, строя композицию на чередовании элементов героики, лирико-романтического начала, юмористических эпизодов; содержательную многоплановость подчеркивают обрамляющие повесть два эпизода на Земле, не позволяющие читателю редуцировать смысл произведения к авантюрно-фантастическому уровню (первый из этих эпизодов вводит также ключевую для Стругацких тему становления личности в отрочестве, проходящую красной нитью через все их творчество от "Возвращения" до "Отягощенных злом"). И язык повести, и характеры, и композиция выдают ее принадлежность к "большой литературе", противостоят уже сложившемуся в мировой и отечественной традиции выделению фантастической литературы в отдельный, формально и содержательно облегченный тип текста.

Повесть вызвала болезненную реакцию советского литературного официоза. После первого, благоприятного отзыва известной писательницы-фантаста Ариадны Громовой с крайне резкой критикой выступил в "Известиях" Владимир Немцов, обвинивший (не брезгуя при этом прямыми подтасовками текста) Стругацких в искажении марксистского понимания истории, клевете на советскую помощь развивающимся странам и других идеологических преступлениях, а также в "непонятности" их героев для советского читателя. Поток читательских писем в защиту Стругацких так и не пробился на страницы прессы (одно из таких писем, написанное известным переводчиком Норой Галь, опубликовано в 1997 г.). С "Трудно быть богом" и последовавшей повести "Хищные вещи века" начались сложности Стругацких с выходом к читателю. Вторая волна критических ударов по повести поднялась в конце 80-х гг., с выходом на страницы постсоветской печати православно-патриотически ориентированных литераторов и публицистов: героев Стругацких, пытающихся в самых нечеловеческих условиях сохранить и преумножить подлинно человеческое в себе и вокруг себя, они называют "патологическими убийцами" (Ю.Макаров), обрушиваясь на саму идею улучшения мира человеческими силами; особую ярость у И.Васюченко, В.Жаркова и других вызывает почему-то любовь Руматы к инопланетной девушке Кире, объявляемая низменной и преступной. Только в начале 90-х появляются подробные, взвешенные, аналитичные публикации, посвященные творчеству Стругацких вообще и повести "Трудно быть богом" в частности, раскрывающие ее "секрет, простой, как все значительное в искусстве: герои должны делать нравственный выбор" (А.Зеркалов); следует особо отметить статьи С.Некрасова, сопоставляющего художественную практику Стругацких с вершинными достижениями европейской философии XX века.