5. Анализ переводов

Теперь рассмотрим сами переводы. По сообщению Бродского, Г. Шмаков перевел «всего Кавафиса, за исключением двух или трех стихотворений» Волков С., стр.541., поэт же выбрал 19 переводов для редактуры. Выбор не обусловлен общностью темы. Сложно проследить какую-то связь в выборе именно этих произведений. Скорее всего, поэт сделал это, исходя из собственных предпочтений. В одном из своих интервью Бродский сказал, что «Ионическое» - это одно из лучших стихотворений, написанных Кавафисом Бродский И. Книга интервью. Стр. 25.; такие стихотворения, как «Забинтованное плечо», «Дарий», «В ожидании варваров» он часто давал для разбора студентам Там же.. О последнем стихотворении он также рассуждает в одном из своих интервью: «Политика - самый нижний уровень духовной жизни. Кавафис приводит нас сюда только для того, чтобы показать нечто большее, дать возможность представить весь путь. <…> К примеру, первое впечатление, которое мои студенты вынесли от стихотворения «В ожидании варваров», это то, что это сатира на деспотизм. Верно, это сатира на тоталитарное государство, но в то же время здесь кроется нечто значительно большее. В стихотворении «В ожидании варваров» Кавафис говорит о находящемся в упадке государстве, которое ждет варваров, чтобы те влили свежую кровь в старые вены. А, может быть, это демократия, видящая в варварах решение своих проблем. <…> Это о декадентском умонастроении. О людях, которые слишком усложняют всё, вместо того чтобы предпринимать какие-то шаги, которые надеются, что придет кто-то и поможет им решить их проблемы» Бродский И. Книга интервью. Стр. 26.. Этот прием Кавафиса - использование политики в качестве своеобразной метафоры - Бродский отметил первым, назвав его «политическим символизмом». На нем основано большинство переводов, выбранных Бродским, например, «Мартовские Иды», «Удрученность Селевкида», «Мануил Комнин». Понятно, что это общий прием в поэзии Кавафиса, его отмечал не только Бродский, но и многие другие исследователи, однако это то, что, судя по всему, особенно привлекало Бродского в творчестве Кавафиса, ведь, к примеру, любовную лирику он практически не берется редактировать. Также следует отметить, что темой многих выбранных для редактуры стихотворений является мужественное поведение и стоицизм, которым отличается творчество самого Бродского. Например, стихотворение «Бог покидает Антония», в котором Кавафис демонстрирует пример стоического поведения человека перед лицом неизбежного конца, или «Царь Деметрий», герой которого, Деметрий, проявляет всё своё мужество и твердость духа, достойно удалившись с политической сцены. Так или иначе, чем бы ни руководствовался Бродский при подборе стихотворений для редактуры, этот выбор, пожалуй, лучше всего отражает его предпочтения в поэзии Кавафиса.

Как уже было сказано, всего Бродским отредактировано 19 переводов. Далее будут проанализированы те переводы, в которых правка Бродского, на мой взгляд, является наиболее ощутимой.

Начнем с разбора переводов стихотворения «Дарий». Существует два варианта перевода этого стихотворения: один - Г. Шмакова под редакцией Бродского, другой самого Бродского. Эти переводы очень схожи между собой, некоторые фразы и обороты просто повторяются:

Поэт Ферназис трудится над главной

главой своей эпической поэмы

о том, как Дарий, сын Гистаспа, стал

владыкой Персии…

(Г. Шмаков под ред. И. Бродского)

Поэт Ферназис трудится над главной

главой своей эпической поэмы

о том, как Дарий, сын Гистаспа, стал

властителем в большой державе персов.

(И. Бродский)

Или:

"Война! Мы выступили против римлян!

Часть нашей армии пересекла границу".

Ферназис ошарашен. Катастрофа!

(Г. Шмаков под ред. И. Бродского)

Война! Мы выступили против римлян.

Войска уже пошли через границу.

Ферназис ошарашен. Катастрофа.

(И. Бродский)

Видимо, при редактуре Бродский вставлял строчки из своего собственного перевода, когда что-то казалось ему неудачным в переводе Шмакова, и это, пожалуй, лишний раз доказывает, насколько серьезной была правка Бродского.

Далее рассмотрим перевод стихотворения «Стены». Этот перевод неоднороден. Первые две строки близки к оригиналу (здесь и далее под оригиналом Кавафиса будет приведен мой дословный перевод):

ЧщсЯт ресЯукешйн, чщсЯт лэрзн, чщсЯт бйдю

мегЬлб к хшзлЬ фсйгэсщ мпх Экфйубн феЯчз.

(Без раздумий, без горечи, без стыда / вокруг меня построили большие, высокие стены - А.Р.)

Безжалостно, безучастно, без совести и стыда

воздвигли вокруг меня глухонемые стены.

Однако потом начинаются некоторые несоответствия. Например, в третьей строке. У Кавафиса она выглядит следующим образом:

Кбй кЬипмбй кбй брелрЯжпмбй фюсб едю.

(Теперь я сижу здесь и предаюсь отчаянию - А.Р.)

А вот перевод:

Я замурован в них. Как я попал сюда?

Здесь пропущено, на мой взгляд, важное сказуемое «брелрЯжпмбй» (досл. «отчаиваюсь»), но зачем-то добавлен вопрос, который несколько меняет смысл этих строк. Герой Кавафиса в отчаянии, он не может думать ни о чем другом, кроме как о своем положении, неслучайно Кавафис употребляет сказуемое «фсюгей» (досл. «поедает, грызет»), сильное по своей смысловой окраске, в переводе же это отчаяние чувствуется не так остро, герой скорее недоумевает.

Примечательна шестая строка. Оригинал:

A ьфбн Экфйжбн фб феЯчз рют нб мзн рспуЭощ

(Когда они строили стены, как я мог этого не заметить - А.Р.)

Перевод:

Но я проморгал строительство. Видимо, мне затмило…

В этой строке, несомненно, чувствуется рука Бродского. Стилистически нейтральный глагол «рспуЭощ» (досл. «замечать»), имеющий при себе отрицание, он переводит глаголом «проморгать». Он использует просторечное выражение, что вообще характерно для творчества Бродского. Однако сложно представить, чтобы Кавафис в своем стихотворении употребил какой-то греческий эквивалент этому глаголу. Несмотря на то, что Кавафис склоняется в пользу димотики и в его поэтической речи много прозаизмов, всё-таки эта прозаичность, как уже было сказано, проявляется скорее на уровне интонаций, построения стиха, но не на лексическом уровне. Кавафис употребляет простой глагол «рспуЭощ», никак стилистически не окрашенный, что в целом характерно для его творчества. То же самое относится и к обороту «мне затмило», употребленному Бродским, что, по сути, является некоторой вольностью. Как и перевод седьмой строки. Вот ее оригинал:

AллЬ ден Ькпхуб рпфЭ ксьфпн кфйуфюн Ю Ючпн.

(Но я не услышал ни шума строительства, ни звука - А.Р.)

Перевод:

…И я не заметил кладки, растущего кирпича.

В своем переводе Бродский, как и Кавафис, пользуется звукописью: он сохраняет два глухих звука «k», которые в оригинале Кавафиса неслучайно являются начальными звуками двух рядом стоящих слов: «ксьфпн кфйуфюн» (У Бродского: «кладки, кирпича»). Однако мне кажется, что Бродский, найдя такую удачную метафору, как «растущий кирпич», и построив на ней перевод этой строки, уходит от звукового образа, который присутствует в оригинале Кавафиса. Важно, что герой не только не увидел, но и не услышал строительства стен. Эта парадоксальная ситуация усугубляет отчаяние героя, отчаяние безгранично, в переводе нет этого ощущения.

То, что этот перевод больше похож на самостоятельное произведение, происходит, возможно, оттого, что перевел это стихотворение - или, по крайней мере, очень серьезно отредактировал - поэт. Переводчик, не являющийся оригинальным поэтом, не допускает так много вольностей, он стремится, чтобы перевод его был близок к оригиналу. Переводчик-поэт, в свою очередь, редко остается в рамках оригинала, он, возможно, даже неосознанно, привносит в перевод какие-то свои собственные поэтические находки, отдаляясь тем самым от первоначального текста. Это можно проследить и на примере этого перевода, однако далее будут приведены более яркие примеры.

Обратимся к стихотворению «Ионическое». Самое главное отличие перевода от оригинала - это другое лицо, в котором стоит сказуемое первого предложения. У Кавафиса - это первое лицо множественного числа:

ГйбфЯ фб урЬубме ф бгЬлмбфЬ фщн,

гйбфЯ фпхт дйюобмен бр фпхт нбпэт фщн…

(Зачем мы разбили их статуи, / зачем изгнали их из их же храмов - А.Р.)

И это, конечно, неслучайно: поэт хочет подчеркнуть свою причастность к ответственности за судьбу родины. В связи с этим интересно вспомнить стихотворение Бродского «Остановка в пустыне»:

Теперь так мало греков в Ленинграде,

что мы сломали Греческую церковь,

дабы построить на свободном месте

концертный зал.

Тот же мотив личной ответственности за судьбу своей родины, то же первое лицо множественного числа, в обоих стихотворениях - мотив разрушения и отказа от эллинистического наследия. Стихотворение Бродского, правда, можно отнести к политической лирике. Бродский испытывает чувство стыда за деяния своей страны, чего нет в стихотворении Кавафиса, и вообще, для Бродского это лишь повод для размышлений на более отвлеченные и философские темы, его стихотворение довольно пессимистично в отличие от стихотворения Кавафиса, однако параллель между этими произведениями кажется мне справедливой.

Возвращаясь к переводу, следует отметить, что сказуемое первого предложения стоит не в первом, как в оригинале, лице, а в третьем, что и получается более абстрактная картина:

Их разбитые изваянья,

их изгнанье из древних храмов

вовсе не значат, что боги мертвы.

Таким образом, теряя эту интимность, перевод Бродского теряет и связь с оригиналом, с автором, и становится, опять же, практически самостоятельным произведением.

Мотив присутствия античности в современной Греции свойственен творчеству Кавафиса. Также интересна тема язычества и отношений самого Кавафиса с язычеством, мотив, который можно проследить в этом стихотворении. Вообще, эта тема сама по себе слишком обширна, и можно ограничиться цитатой самого Бродского: «Свести Кавафиса к гомосексуалисту, у которого нелады с христианством, было бы непростительным упрощением. Ибо не уютнее чувствовал он себя и с язычеством. Он был достаточно трезв, чтобы сознавать, что пришел в этот мир со смесью того и другого в крови и что в мире, в который он пришел, то и другое смешано. Неловко он чувствовал себя не по причине того или другого, а по причине того и другого, так что дело было не в раздвоенности. По всей, по крайней мере, видимости он был христианин: всегда носил крест, посещал церковь в страстную пятницу и перед концом соборовался. Вероятно, и в глубине души он был христианином, но самая язвительная его ирония была направлена против одного из основных христианских пороков - благочестивой нетерпимости. Однако для нас, его читателей, важнее всего, конечно, не принадлежность Кавафиса к той или иной церкви, но то, каким образом он обращался со смешением двух религий; и подход Кавафиса не был ни христианским, ни языческим…Разумеется, противопоставляя одну веру другой, мы наверняка вырываем их из их контекста, а контекст был именно тем, что интересовало александрийцев до того дня, когда им было сказано, что пришло время выбрать что-нибудь одно. Это им не понравилось; не нравится это и Кавафису. Когда Кавафис употребляет слова "язычество" или "христианство", мы должны вслед за ним иметь в виду, что это были простые условности, общие знаменатели, тогда как смысл цивилизации сводится именно к числителю» Бродский И. На стороне Кавафиса. - URL: http://www.lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt. Очевидно, что эта тема также интересовала Бродского.

Теперь рассмотрим перевод стихотворения «Битва при Магнезии». Перевод строится совершенно по-другому, чем оригинал. Кавафис в своем стихотворении делает Филиппа одновременно и субъектом, и объектом рассказа. Само повествование ведется не от лица Филиппа:

ёчбуе фзн рблзЬ фпх псмЮ, фп иЬсспт фпх.

(Он утратил свое былое рвенье, свою смелость - А.Р.)

Но при этом встречаются предложения, в которых употреблен императив:

…Уфп фсбрЭжй

вЬлфе рпллЬ фсйбнфЬцхллб.

(…На стол / кидайте много роз - А.Р.)

Эти предложения явно передают прямую речь Филиппа. И дальнейшие строки будто бы его размышления:

…Фй бн уфзн МбгнзуЯб

п AнфЯпчпт кбфеуфсЬцзке. ЛЭне рбнщлеисЯб

Эреу ерЬнщ уфпх лбмрспэ уфсбфеэмбфпт фб рлЮийб.

МрпсеЯ нб фб мегЬлщубн· ьлб ден иЬнбй блЮиейб.

(А что до битвы при Магнезии, / то Антиох потерпел поражение. Говорят, / пало его огромное и блистательное войско. / Однако могут преувеличивать. Все это не может быть правдой. - А.Р.).

За счет этого создается эффект отстранения: получается, что раздумья и переживания Филиппа высказываются не им самим, но автором. Это является, как уже не раз было сказано, излюбленным приемом Кавафиса. В переводе не сохраняется эта объективность, все представлено, как размышления самого Филиппа, что, наряду с наличием восклицательных знаков, делает этот перевод более эмоциональным в отличие от оригинала. Также этот монолог вызывает ассоциацию с такими произведениями Бродского, как, например, «Письма римскому другу» или «Письмо генералу Z.», несмотря на то, что у Бродского монологи такого рода чаще всего представлены в форме письма.

В переводе стихотворения «Битва при Магнезии» можно также проследить типичные для Бродского разговорные интонации, о которых было сказано ранее. Например, он может оборвать синтагму в конце строки и продолжить ее на следующей:

…что Антиох при Магнезии разгромлен в пух

и в прах, что прекрасная армия сокрушена - есть чушь.

Также он снова допускает некоторые поэтические вольности. Например, игра слов в первой строке, которой нет у Кавафиса:

"Сдается, я сильно сдал. Силы, задор - не те…

Или вторая строка

И тело - не столько источник мыслей о наготе,

сколько о боли…

У Кавафиса:

Фпх кпхсбумЭнпх уюмбфьт фпх, фпх Ьссщуфпх

учедьн, иЬчей кхсЯщт фзн цспнфЯдб…

(Его уставшее тело, почти больное, / теперь его главная забота - А.Р.)

С одной стороны, это продиктовано необходимостью подобрать подходящую рифму, с другой стороны, так возникает типичный для русского образ античного грека, культивирующего обнаженное тело.

Также стоит обратить внимание на пятую строку:

…AхфЬ п ЦЯлйррпт

фпхлЬчйуфпн дйбфеЯнефбй. Aрьшй кэвпхт рбЯжей·

(Во всяком случае, так Филипп утверждает. / Сегодня вечером он играет в кости - А.Р.)

Как справедливо замечает Ильинская, у Кавафиса этот глагол «дйбфеЯнефбй», который стоит перевести как «утверждает», очень важен, он ставит под сомнение смирение Филиппа Ильинская С., стр. 159.. В переводе же:

…Так говорит - верней,

рассуждает Филипп…

Таким образом, в переводе этот смысл теряется.

И, наконец, очень значимы 11 и 12 строки стихотворения, о которых тоже стоит упомянуть:

ЕЯие. ГйбфЯ бгкблЬ кбй ечисьт, Юубне мйб цхлЮ.

јмщт Энб «еЯие» еЯнбй бскефь. єущт кйьлбт рплэ.

(Только бы! Хоть он и враг, все-таки того же племени. / Однако этого «только бы» достаточно. Этого даже много - А.Р,)

Здесь интересно это «еЯие» (архаическое междометие «о, если бы; только бы»). Вообще, для языка Кавафиса такие кафаревусные формы характерны, однако это, несомненно, вызывает трудности у переводчиков. Бродский переводит его как «надо надеяться». Конечно, это не передает ту архаичность выражения, которой обладает это слово у Кавафиса, но, на мой взгляд, в принципе невозможно подобрать какой-либо русский эквивалент. Это обусловлено тем, что в Греции эпохи Кавафиса и России времен Бродского мы имеем дело с принципиально разными языковыми ситуациями. Для русского употребление какого-нибудь церковно-славянского слова - это большая редкость даже в литературных произведениях, не говоря уже об устной речи, когда как для грека, даже не являющегося приверженцем кафаревусы, использование архаизмов такого рода абсолютно привычно.