Язык как продукт культуры

реферат

Язык как продукт культуры. Аккумулирующее свойство слова

слово язык билингвизм лингвокультуроведение

Слово, по убеждению многих, - не только практическое устройство передачи информации, но также инструмент мысли и аккумулятор культуры. Способность аккумулировать в себе культурные смыслы - свойство живого языка. «Жизнь языка открыта всем, каждый говорит, участвует в движении языка, и каждое сказанное слово оставляет на нём свежую борозду» [Мандельштам 1987: 179].

Возникает вопрос о механизме накопления и сохранения культурной информации в слове. Специалисты по проблеме «Язык и культура» говорят о двух уровнях проявления культурного фона в лексике.

Первый уровень - отражение в лексическом составе языка и в отдельном слове специфики материальной культуры.

Этот уровень изучен и описан основательно. Например, у индоевропейцев, которые не употребляли молока, и корова, и бык лексически не различались и назывались говядо. Отсюда название их мяса - говядина. Глаголы откупорить, закупорить и производные от них сохранили память о том времени, когда всё жидкое и сыпучее хранилось в многочисленных бочках, нуждавшихся в особом специалисте - купаре тот, кто затыкает, заделывает щели в бочках, бондарь. Ср.: англ. cooper [СлРЯ XI-XVII вв.: 8: 125]. Необходимость в бочках резко уменьшилась, исчезла потребность в купаре, но глаголы с корнем купор- (и соответствующим нормативным ударением!) сохранились как вечный памятник ушедшей в истории профессии. Фразеологизм перемывать косточки сохранил память о древнем обряде перезахоронения с омовением костей покойника, знавшегося с нечистой силой. В глаголе насолить повредить, причинить неприятность закрепилась память о колдовском приеме разбрасывания соли с целью наслать болезнь, порчу.

Второй уровень проявления культурного фона в лексике - воздействие на язык и лексику, в частности, собственно мировоззренческого фактора. Оказывается, что выяснение путей и форм включения культурного фактора в ход исторического развития языка далеко от завершения [Черепанова 1995: 137]. В последнее время обсуждается вопрос о наличии особой «культурной памяти» слова. Этому посвящена статья Е.С. Яковлевой «О понятии «культурная память« в применении к семантике слова» [Яковлева 1998], в которой говорится о методе «культурно-исторической диагностики», позволяющем увидеть результаты сопряжения в слове языкового и культурного. Автор полагает, что семантическая эволюция является результатом действия «культурной памяти» и показывает это на значительном фактическом материале.

Узелками «культурной памяти» могут быть синонимы. Так, в русском языке работа и труд - синонимы, различие которых обусловлено тем, что слова «помнят» о том, что вкладывали люди в их содержание когда-то, давным-давно. Сейчас существительное труд связано с понятием «усилие», а работа - с понятием «производство самого дела». Раньше труд обозначал бедствие, болезнь, страдания, поэтому труд связан с одушевленными субъектами, а работа - с субъектами и одушевленными, и неодушевленными. Корень существительного работа напоминает, что оно связано и с понятием «раб». Кстати, из сравнения синонимов и родилось представление о коннотации, когда Э.Дж. Уотли написала «Selection of Synonyms» (1851), где, в частности, сравнивала righteous праведный njust справедливый, - в первом синониме отразилась этика поведения на принципах религии, а во втором - на принципах права.

«Культурной памятью» объясняется семантическая эволюция, при которой значение слова чаще всего движется от конкретного к абстрактному. Детище первоначально обозначало «дитя», а сейчас плод творческой, интеллектуальной, ментальной деятельности. Свергнути начиналось со значения скинуть {свергнути порты снять штаны), которое оно утратило и приобрело значение силой лишить власти, могущества, низложить [MAC: 4: 40].

Однако слово в своей эволюции может проделать и путь от широкого, абстрактного к конкретному, частному. Глагол идти в древнерусском языке, как и в английском языке, прилагался и к ползущим, и к летящим, и к плывущим объектам. Существительное жир обозначало богатство, обилие, избыток, сейчас это нерастворимое в воде маслянистое вещество, содержащееся в животных и растительных тканях [MAC: 1: 486].

Русский язык отразил отличие христианского взгляда от языческого. Так, не-христианское реализовано в «языческих» лексемах: вълшьба колдовство, чародейство, гульныи волшебный1, кобь гадание по птичьему помету1, кобление тоже, любьжа приворот, обаяньник чародей, волхв [Черепанова 1995: 139].

Оппозиция «христианское/языческое» выразилась в наличии двух, этимологически восходящих к одному индоевропейскому источнику, корней куд- (кудесьник) как элемент языческого представления и чуд- (чудо, чудодеяние, чудьныи) - признак христианского мироощущения [Черепанова 1995: 140]. «Языческим» является суффикс -ищ-: церквище нехристианский храм1, требище жертвенник у нехристиан (у христиан - требник), капище языческий идол, место языческого служения (христианское капь образ). Отсюда отрицательная коннотация у слов необрядового характера с суффиксом -ищ- [игрище, гульбище, идолище) [Черепанова 1995: 140].

Эволюция некоторых русских слов происходила под воздействием Священного Писания. Существительное риза обозначало одежду вообще, но позже выработало значение верхнее облачение священника при богослужении [MAC: 3:717]. Роман В. Дудинцева логичнее было бы назвать «Белые ризы», а не «Белые одежды». Под влиянием Библии глагол вожделеть приобретает отрицательный оттенок. Глагол искусить первоначально означал испытать, получить опыт [искусный мастер), но Библия осудила факт искушения. Глагол преобразить изменить приобрел сему улучшить, поэтому сейчас можно сказать изменить к лучшему, но нельзя говорить преобразить к лучшему. Глагол ведать знать вообще сейчас не сочетается с именами «негативного» субъекта. В истории русского языка (и в русской ментальности) изменилось соотношение синонимических глаголов ведать и знать. Ведать можно было только с помощью органов чувств, а знать - это чистое знание, возможно, сверхъестественное. Ведун, ведьма - это отрицательная оценка, а знахарь - положительная. Интересно, что в новгородских берестяных грамотах, отразивших бытовую жизнь горожан, наличествует только глагол ведать. Сравнивая глаголы верить и веровать, обнаруживаем у последнего глагола сакральный смысл. Существительное неприязнь в древнерусском и церковнославянском языках - одно из названий дьявола.

Обмирщение русского языка, связанное с секуляризацией общественной жизни, привело к тому, что «отрицательные», с точки зрения Библии, слова приобретали положительный смысл. Это очаровать, обаять, прельстить, обворожительный, чары, обожать. Восхищение первоначально означало похищение, пленительный - берущий в плен. Исчезает отрицательная оценка из слов гордиться, гордость, страсть страх, страдание.

Сочетаемостные возможности слова тоже своеобразная точка «культурной памяти». Почему можно сказать: Взоры Европы обращены к России, но нельзя "Взгляды Европы...? Известно, что слова очи, уста, взор исконно означали мысленное восприятие. Отсюда мысленный взор, но нельзя "мысленный взгляд. В русском языке друг может быть близкий, лучший, закадычный, задушевный, настоящий, а вот знакомый, приятель не могут определяться прилагательными настоящий, надежный, задушевный, истинный. Русская ментальность этого не допускает.

Связь языка и культуры рождает коннотацию слова. Понятие о коннотации впервые возникло в английской лексикографии в середине XIX в. Коннотация - это обычно несущественные, но устойчивые признаки выражаемого лексемой понятия, воплощающие принятую в обществе оценку соответствующего предмета или факта, отражающие связанные со словом культурные представления и традиции. Не входя непосредственно в центр лексического значения и не являясь следствиями из него, они объективно обнаруживают себя в языке, получая закрепление в переносных значениях, привычных метафорах и сравнениях, фраземах, полусвободных сочетаниях, производных словах (формулировка Ю.Д. Апресяна цит. по: [Кобозева 1995: 102 - 103]).

К числу объективных проявлений коннотаций относят явления, которые обычно не фиксируются словарями, но регулярно воспроизводятся в процессе порождения и интерпретации высказывания с данной лексемой или ее производной [Кобозева 1995: 103]. Различают шесть типов коннотации, или со-значений: 1) изобразительное (представление); 2) эмоционально-чувственное; 3)культурно-цивилизационное; 4) тематическое (семантическое поле); 5) информативное (уровень знания); 6) мировоззренческое.

Полагают, что «своя побочная чувственная окраска» присутствует у большинства слов и у большинства элементов сознания. По крайней мере к основным разрядам коннотированной лексики относят термины родства, зоонимы, соматизмы, названия природных объектов и явлений, физических действий, цветообозначения - все, что можно воспринять пятью органами чувств. Окраска эта кажется слабой, но она реальна. Спорят только о том, присуща ли эта чувственная окраска самому слову, т.е. входит ли она в семантическую структуру слова или это только психологический нарост на теле слова, его концептуальном ядре. Г.Г. Шпет полагал, что объективная структура слова, как атмосферою земля, окутывается субъективно-персональным, биографическим, авторским дыханием [Шпет 1989: 464].

С одной стороны, коннотациями называют добавочные (модальные, оценочные и эмоционально-экспрессивные) элементы лексических значений, включаемые непосредственно в словарные дефиниции слова; с другой стороны, о коннотациях говорят тогда, когда имеют в виду узаконенную в данной среде оценку вещи или иного объекта действительности, обозначаемого данным словом, не входящую непосредственно в лексическое значение слова [Апресян 1992: 46 - 47]. Языковым проявлением коннотации считают переносные значения {свинья, ворона, пасынок), метафоры и сравнения {напиться как свинья), производные слова {свинушник, холостяцкий), фразеологические единицы, поговорки, пословицы {подложить свинью), синтаксические конструкции типа «X есть X» {женщина есть женщина).

У одного и того же концепта в разных культурах и языках могут быть разные коннотации. «Крыса» - англ. Rat предатель; доносчик, шпион; фр. rat скупой человек, скряга; нем. Ratte с увлечением работающий человек; рус. крыса ничтожный, приниженный службой человек [Комлев 1992: 52]. Отмечены специфические коннотации цветообозначений в разных этнических культурах. Например, «белый» в США- «чистота», во Франции - «нейтральность», в Египте - «радость», в Индии - «смерть», в Китае - «смерть; чистота». Л.В. Щерба отмечал национальную специфику в русском слове вода и во французском слове еаи. Для русских слово вода лишена содержания и бесполезна в пищевом отношении, а у французов - содержит семы отвар и пищевая полезность.

Коннотация может быть положительной и отрицательной. Слово варяг в переносном значении работник со стороны сохранило отрицательную коннотацию. У слов идол и кумир равные исходные позиции, но разные культурно обусловленные коннотации их существенно разводят: идол о ком-нибудь бестолковом и бесчувственном, кумир нейтральная и положительная окраска [Черепанова 1995: 145]. Проявляется положительный или отрицательный знак коннотации прежде всего в связях слов. В выражении с немецкой аккуратностью слово немецкий окрашено положительно. Достаточно соединить слова крайне и хороший, как почувствуем, что в слове крайне наличествует отрицательная оценка. То же можно почувствовать и в шутливом обращении: «Я вас категорически приветствую!» У слова нарочно чувствуют обвинительную, а у слова нечаянно оправдательную коннотацию [Левинтон 1996: 56]. Коннотация может менять свой знак на противоположный без каких-либо явных причин. Так, по наблюдениям академика О.Н. Трубачева, слова дубина и орясина раньше характеризовали человека с положительной стороны.

Коннотация капризна и непредсказуема. У содержательно равноценных слов оценка может быть различной. Ср.: осел - ишак, тесть - теща, отчим - мачеха, свинья - боров, коза - козел, собачьи глаза - собака на сене и т.д. Коннотация зависит от звукового облика слова. Фонетически мотивированные слова («слова, звучание которых соответствует их значению») обладают ярко выраженным коннотативным значением по сравнению со словами, звучание которых не соответствует их значению [Левицкий 1994: 30].

Помимо коннотации языковой, которую в той или иной степени чувствуют носители языка, есть коннотация индивидуальная, личная. Её чувствовал один из персонажей романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Он, например, чрезвычайно любил своё положение «гонимого» и, так сказать, «ссыльного». В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, возвышая его потом постепенно в собственном мнении...» [Достоевский 1982: 5 - 6]. Вот свидетельство писателя Ю.М. Нагибина: «Недаром же слово кривичи с детства пробуждало во мне ощущение опрятности, образ белых одежд, кленовых свежих лаптей, много мёда и лебедей в синем небе» [Нагибин 1996: 168].

Истоки коннотации видят в истории и культуре этноса. Это убедительно показано на примере двух прилагательных - нагой и голый в русском и английском языках. Нагота - прекрасна и благородна, оголенность - неприлична и постыдна. Обнаженными бывают богини и нимфы, юноша и девушка, натурщица и спортсменка, голыми - бабы и девки, проститутка и грешница. Даже король голый. Нагота, по мнению одного английского искусствоведа, обладает эстетической броней, защищающей её от насмешки и делающей её неуязвимой. Голые такой брони не имеют и потому заслуживают осмеяния или жалости.

В основе противопоставления прилагательных - две традиции западноевропейской цивилизации: античного мира и иудео-христианская. Первая из них дала нам красоту тела, вторая - красоту духа. Христианство противопоставляет дух плоти и подчеркивает греховность и бренность всего телесного [Голлербах 1995: 188]. В таких случаях можно говорить об этимологической памяти слова. В предложениях: Иван - его правая рука или встать с левой нога, писать левой рукой - сохранилось древнее оценочное противопоставление «правый» основной, хороший, честный, надежный1 - «левому» с полярной, резко отрицательной, оценкой.

О коннотации недавно весьма употребительного русского слова совок рассуждает русский поэт Б. Чичибабин: «Есть слова, звучание которых неприятно, омерзительно, страшно, - липкие, мохнатые, склизкие.

Раньше их не было хотя бы в книгах, сейчас они полезли и в книги, и в стихи. Недавно появилось слово «совок». Безграмотное, идиотское слово - «совок», вероятно, означающее «советский», в смысле «глупый, нелепый, абсурдный». Я не знаю, кто его придумал, - наверное, невежда, дурак, завистливый и злобный раб, который никак не может перестать быть дураком и рабом и которому хочется, чтобы и все кругом были такие же дураки и рабы, как он сам. Вот он и пустил в обиход это слово «совок», называя им всех нас, живших в те годы, при Сталине, при Брежневе, в 60-е» [Чичибабин 1995: 447].

Словарь, корневые слова языка, само наличие или отсутствие тех или иных слов, свидетельствует о том, какие предметы были самыми важными для народа в период формирования языка, о чем думает народ, синтаксис - как думает, а коннотация слов - о том, как он оценивает предмет мысли. Язык - самый честный и памятливый свидетель истории и культуры народа. «То, что говорит язык, казалось интереснее того, что говорит на языке человек» [Арутюнова 1995: 33]. «Культурная память» в слове предопределяет удивительную силу слова. «У нас нет Акрополя.

Наша культура до сих пор блуждает и не находит своих стран. Зато каждое слово словаря Даля есть орешек Акрополя, маленький кремль, крылатая крепость номинализма, оснащенная эллинским духом на неутомимую борьбу с бесформенной стихией, небытием, отовсюду угрожающим нашей истории» [Мандельштам 1987:63]. Проблема аккумулятивности слова связана со многими фундаментальными вопросами когнитологии, лингвистики, культуроведения, искусствознания и философии. «...Для решения наиболее фундаментальных проблем человеческой культуры знание языковых механизмов и понимание процесса исторического развития языка, несомненно, становятся тем более важными, чем более изощренными становятся наши исследования в области социального поведения человека. Именно поэтому мы можем считать язык символическим руководством к пониманию культуры» [Сепир 1993: 262]. Язык из monumentum становится documentum. Для переводчиков аккумулятивность - тяжелое испытание их мастерства, ибо необходимо не столько найти эквивалент слова в другом языке, но, главное, передать в другой язык накопленные словом культурные смыслы. Когда говорят об экологии языка, то подсознательно думают о возможной утрате небрежно используемым словом своего культурного содержания, обеспечивающего ценность этого слова. Настоящее обучение родному языку-это приобщение к национальной культуре. «...Язык - носитель культуры. В слове же всё явлено. Почему у нас многое не понимают? Потому что языка не знают. Читают переводы, которые сами по себе являются носителями добавочных, побочных смыслов. И поэтому слово по-настоящему не открывается, а за словом стоит целая культура. Вот для этого-то и надо развивать именно классическую филологию, чтобы знать языки, а через них - культуру, на основаниях которой покоятся все западноевропейские цивилизации» [Тахо-Годи 1998: 96].

Делись добром ;)